– Куда папа уходит? – спросил Вилли.
Эльза повернулась к нему, своему малышу.
– На концерт, – ответила она под стук закрывающейся входной двери.
Глава шестая
В Нью-Йорке был обычный вечер среды, и Огден Милтон сидел в кресле в углу читального зала Гарвардского клуба – туда он заехал, чтобы выпить и просмотреть вечернюю газету, сообщавшую о вопиющем пренебрежении границами и законами. Гитлер и Муссолини, не скрываясь, вели захватническую политику. «Внимание», – призывали газетные заголовки. Но в трамваях, на проселочных дорогах, в очередях за бесплатным супом у всех на устах был вопрос: «И что с того?» Мысль о том, что в мирное время страна должна готовиться к войне, казалась людям дешевой и опасной имитацией патриотизма. Американцы не хотели об этом думать. Они были обессилены и подозрительны, а Европа была слаба. Двадцатью годами ранее она ввязалась в Великую войну и теперь была не в состоянии расплатиться по долгам. Какого черта это должна делать Америка? Люди просили соблюдать нейтралитет. НАМ НУЖЕН ХЛЕБ, А НЕ ПУЛИ, – кричали плакаты вдоль шоссе. От Европы, этой пороховой бочки, лучше было держаться подальше.
– Видел статью об обуви? – Гарри Лоуэлл плюхнулся в пустое кресло рядом с Огденом.
– Нет, – ответил Огден, опуская «Таймс» и сдерживая вздох. Они знали друг друга еще с пансиона и вместе учились в Гарварде. – Привет, Лоуэлл.
– Сейчас производится восемьдесят миллионов пар, а до 1913-го – только двадцать миллионов. Крестьяне больше не ходят босые, Милтон.
Подхваченный пьянящим энтузиазмом эпохи, Гарри Лоуэлл публиковал брошюру за брошюрой, расхваливая коммунистический эксперимент. Феодальная страна преобразуется под руководством Сталина! Крестьяне не голодают! У детей есть одежда! Великое общество! Красивый неопределенной, общей красотой, которая привлекает, но не удерживает взгляд, он относился к тому типу людей, с которыми Огден вырос и которых теперь сторонился. Любитель разговоров, напыщенных и, по мнению Огдена, пустых.
– Форпост лучшего мира, – продолжал его приятель, – должен сделать ставку на уничтожение стяжательских классов.
У Гарри над головой на панелях из полированного красного дерева висели трофеи, добытые членами клуба; буйвол Тедди Рузвельта отбрасывал тень на массивный камин.
– Уничтожение? – спокойно переспросил Огден. – Лоуэлл, да ты посмотри, где сидишь.
Гарри не стал оглядываться. В футбольной команде Гротона он играл в защите, и, насколько было известно Огдену, за все брался со страстью взмокшего грузчика, не способного различать нюансы и сложные детали. Высокие окна читального зала безмятежно смотрели на многолюдный город.
– Когда нас прогонят, – Лоуэлл не желал отвлекаться, – это не станет неожиданностью.
– Я никому не дам себя прогнать, – отрезал Огден. – Особенно абстрактным идеям. Я буду полагаться на работу достойных людей. Всегда. Людей, которые знают, чего хотят, людей, которые умеют видеть дальше остальных и понимают, как нужно действовать.
– Ха, – недовольно хмыкнул Гарри. – Аристократия, имя тебе Милтон.
– Ты, как обычно, попал пальцем в небо.
– Разве?
Огден откинулся на спинку кресла и предпочел промолчать.
– Послушай, – протяжно сказал Гарри. – До меня тут дошли кое-какие слухи, которые могут тебя заинтересовать.
– О чем речь?
– Один из островов рядом с нами выставляется на продажу. Крокетт. Я подумал, может, тебе захочется взглянуть на него. Возьми с собой Китти. Потом можете остановиться у нас в Пойнте.
– О, спасибо, Гарри. – Огден задумался. – Огромное спасибо, правда.
– Старик Крокетт хочет полторы тысячи за дом, амбар и четыреста акров земли, и…
– И?
– Понимаешь, Линдберг тоже интересовался этим местом. Хотя, насколько мне известно… – Гарри выдержал паузу, – Линди до конца лета застрял в Европе.
Огден присвистнул.
– И я подумал, что ты мог бы взглянуть первым. – Гарри ухмыльнулся. – Обставить его.
Огден улыбнулся собеседнику длинной, медленной улыбкой. Ничто не доставит ему большего удовольствия, чем подставить подножку Линдбергу. В последнее время Огден с растущей тревогой наблюдал за Линди и ясно осознал: несмотря на бесстрашие, Чарльз Линдберг оставался командным игроком лишь до тех пор, пока ему не отдавали мяч. А затем просто убегал с этим мячом. Он был из тех, кто не в состоянии сделать подачу, когда требуется, из тех, кто готов рисковать игрой, чтобы самому заработать очко. Ненадежных людей. Линдберг разрушал все, что так старательно строил Огден, пытаясь держать все под контролем.
– Линдберг совсем рехнулся, – сказал Огден. – Какого черта он в Берлине поджигает спичку под горелкой?
– Согласен, – ответил Гарри, с любопытством глядя на Огдена.
К ним подошел официант. Не желают ли они выпить?
Оба отрицательно покачали головой.
– Кстати, – сказал Гарри. – Отец говорит, Вальзер отправляет сюда свою коллекцию рукописей для выставки в Гарварде.
В то первое лето, в 1920-м, Гарри с Огденом оба бывали в доме Вальзера на Линиенштрассе; Гарри выполнял какое-то поручение своего отца. Огден уже почти забыл, что его приятель знаком с Вальзером. Он кивнул.