Тени Прерии. Свои среди чужих

Но пока суть, да дело — пчелки и след простыл, пришлось возвращаться. Все остальное получилось вполне гладко. Исключая тот момент, что обнаглевшие мохнатики в этот раз и когтем об коготь не ударили, и на дерево пришлось лезть самостоятельно, вспоминая навыки по альпинизму и основы страховки. Но видимо первым доставленным им куском ее строгие учителя удовлетворились и в оставшейся «зачистке» улья поучаствовали, правда, минимально — туески подержали.

Потом был набег на малинник, из которого с шумом и киданием сучков-шишек пришлось выкуривать непонятно кого. Правда, этот «непонятно кто» был сыт, и место уступил, лишь что-то ворча по-доброму, насчет обнаглевшей современной молодежи, что своим шумом спать мешают. Искупавшись в ледяном ручье, против всяких рекомендаций докторов, завалились спать на полное брюхо. А проснувшись, повторно обнесли малинник, после чего гостью под белые ручки отвели к краю поселка, где душевно попрощались, приглашая заходить еще.

* * *

Дома, от количества добычи, просто впали в ступор, хотя и принесла-то всего неполную крынку из-под молока — остальные туески с добычей знакомцы из каких-то соображений съели или припрятали. Правда немая сцена продолжалась недолго — уставшую добытчицу отвели париться в истопленную баню, а горшочек — на взвешивание, и верно — во всем должен быть порядок.

Уплетая на обед пироги лишь сказала, что может завтра, пойдет опять, но будет ли что — неизвестно, такая удача вообще не часто случается, для этого обычно надо много и беспросветно вкалывать. После чего потискала визжащего от восторга самого мелкого племянника, да и ушла спать под удивленные и немного ошарашенные взгляды.

Человек даже к чуду привыкает, сначала да — ошеломлен, потерян, а потом — глядишь и пегаса в телегу запрягать собрался. Зная такое свойство, сегодня Инга решила с побегом в лес погодить, дома тоже дела найдутся.

Вот и сидит теперь, перемыв гору посуды, после завтрака всей немалой семьи, вместе с теткой под окном — рукодельничает.

Казалось бы, самое успокаивающе занятие для девушки — приданое вышивать, а ей только едва-едва бешенство сдерживать удается. И откуда такая злоба к этому куску ткани на пяльцах, да игле с ниткой. И не в том дело, что она иглу чаще себе в палец втыкает, чем туда куда надо, просто не выходит сегодня ничего, все из рук валится, да и все. И как разговор начать тоже непонятно.

Тетка, смотрящая на все ее мучения добрым взглядом, наконец, не выдерживает — она ведь тоже понимает, что не просто так осталась Инга заниматься совсем не любимым делом. Но решительности племяннице явно не хватает, что ж надо помочь, а то так себя распалит, что вместо разговора запросто неприятность приключится.

— Ты доця, бросай это дело, не твое оно.

От такого начала, да еще из уст самого большого консерватора в их семье Инга аж на миг дар речи потеряла.

— Как же матушка, — вот и выскочило слово заветное само собой, как так и надо, а ведь раньше его никакими силами в горло не протолкнуть было, — как может быть, чтоб женщина того что ей природой положено не умела, что люди скажут? — От неожиданности у Инги похоже не та дорожка на воспроизведение включилась.

Тетка опустила глаза на собственное рукоделие, но не по делу — там руки уже давно, ни в каком контроле не нуждались, порхая, как казалось, совершенно самостоятельно, а пряча добрую усмешку.

— Ты просто лошадь позади телеги ставишь. То, что положено оно из сердца идти должно, а у тебя совсем другое на уме. Как сердце власть возьмет — так и научишься, а без того например вот как сегодня на всю семью наготовить, да накормить — не счастье, а каторга настоящая.

Марья посмотрела на ошарашенно хлопающую ресницами Ингу.

— Не понимаешь ты меня сейчас, ну да и не время для того пока. Просто не забывай, что сердце оно свое возьмет, и противится ему, не пытайся. Беги уж, сорванец прям, но мои слова не забудь — кто ж еще с тобой такой тайной поделится.

Инга бросила ненавистное рукоделье, но вместо порога бросилась к тетушке и порывисто обняла, покаянно прошептав — «простите меня матушка».

— За это что ли доця? — Марья прикоснулась к начавшему зеленеть по краям синяку. — Так за это я тебя благодарить должна, а то я уж думала — разлюбил меня Кирилл, а вон оно как на самом деле было…

Опомнилась Инга только во дворе — остается признать, что четвероруких зубастых мохнатиков понять проще, чем людей, рядом с которыми ты прожил полжизни — вот такой вот ребус.

* * *

И кто сказал что к чудесам можно привыкнуть? Привыкнуть конечно можно, но есть у них такое свойство — напоминать о себе самым чудесным образом.

Едва все вроде успокоилось, и изучение иного разума обрело некоторую предсказуемость и регулярность, как неугомонная парочка разом перевернула все с ног на голову. Скучно им, видите ли стало, так они полетать решили.

И не так как все люди — с дерева да вниз, или так как сами умели — с дерева на дерево, а так как только в сказках и встретишь — на метле.