Тени прошлого

В моем мире начала шестидесятых родители устраивали жизнь своих детей до невозможности дотошно, договариваясь друг с другом, когда на школьных каникулах организовывать вечеринки и в чьих домах, какие предметы будет изучать в школе их отпрыск, какую стезю ему предстоит избрать после университета и, прежде всего, с какими друзьями он будет проводить время. По большому счету тиранией назвать это нельзя, но если наши родители решали воспользоваться своим правом вето, мы редко его оспаривали. Помню наследника одного соседа-баронета: молодой человек часто напивался и постоянно дерзил и по этой причине вызывал исключительный восторг у меня и сестры и резкое неприятие у наших родителей. Мой отец, ни больше ни меньше, отказал ему от дома, за исключением случаев, когда его отсутствие вызовет разговоры. Можно ли поверить, что подобная фраза могла быть произнесена в наши дни? Да, мы даже тогда посмеялись над этим вердиктом. Но не нарушали его. Мы были типичным продуктом своего происхождения, какой сегодня встретишь редко. Многие сетуют на падение родительского авторитета. Было ли оно срежиссировано извне, как хочет нас убедить консервативная пресса? Или все случилось потому, что пришло время, как пришло оно для двигателя внутреннего сгорания и пенициллина? В любом случае непререкаемая власть родителей исчезла из многих областей жизни общества, растаяла как прошлогодний снег.

Так или иначе, в ту весну во внутреннем дворе университета устраивали коктейльный вечер, на который почему-то пригласили и меня. Сейчас уже не скажу, было то официальное мероприятие или частная попойка, но все мы собрались и чувствовали себя умными и исключительными и, наверное, все еще гордились, что пользуемся репутацией талантливых ребят. Как ни вздорно выглядит с высоты утомленного жизнью среднего возраста это мелкое тщеславие, все же вряд ли стоит приписывать нам тогдашним серьезные грехи. Нам казалось, что мы взрослые – это неправда, – что обладаем изящными манерами – на самом деле не слишком – и что все рады с нами познакомиться. Хотя после моей тягостной юности я по сей день сохранил хорошо знакомое мне сочетание заносчивости и страха, столь типичное для подростка лет восемнадцати, когда надменный снобизм идет рука об руку с болезненным неумением общаться. Видимо, как раз эта несочетаемая смесь сделала меня таким уязвимым к нападкам.

Как ни странно, я четко помню, в какой момент Дэмиан вошел в мою жизнь. Это было очень символично: когда он появился, я разговаривал с Сереной, так что мы с Сереной познакомились с ним одновременно, в одно и то же мгновение, – подробность, которая лишь впоследствии показалась мне любопытной, хотя в тот момент я не обратил на нее внимания. Не знаю, почему Серена оказалась там. Она была не из числа девушек, стремящихся попасть в компанию студентов. Может быть, остановилась у кого-нибудь жившего недалеко от колледжа, и ее взяли с собой на вечеринку. Сейчас уже не узнать. Тогда я еще плохо знал ее, но мы были знакомы. Любопытная отличительная черта, на нее не обращают внимания в современном мире, где люди, которые пожали руки и приветственно кивнули, скажут вам, что знают друг друга. Порой человек заходит еще дальше и на основе лишь того, что здоровается с кем-то за руку, заявляет: «Он мой друг». Если вторую сторону это устраивает, та молча одобряет выдумку и в какой-то мере превращает ее в правду. Хотя на самом деле ни о какой дружбе речи не идет. Сорок лет назад мы более отчетливо осознавали градации человеческих отношений, в том числе и отношений с людьми настолько недоступными для меня, как Серена.