Тени прошлого

Дэмиан замолчал, словно давая мне время осознать эту причудливую фразу. Что же он имел в виду? Вряд ли незадолго до того, как он сделал предложение владелице фитнес-центра, его кастрировали. Поскольку тему задал он сам, я не ощущал вины за то, что мне захотелось задать ему несколько вопросов, но Дэмиан ответил раньше:

– Мы ходили по врачам, и те сказали, что численность сперматозоидов у меня на нуле.

Даже в нынешнем циничном и разобщенном мире на такое тяжелое заявление трудно чем-то возразить.

– Как это печально… – проговорил я.

– Да уж. Было очень… печально.

Судя по всему, с ответом я не угадал.

– И ничего не могли поделать?

– Практически ничего. Называли причины, по которым это могло произойти, но все сочли, что процесс необратим. Так что вот так.

– Вы могли бы попробовать что-нибудь другое. Сейчас столько всего мудреного изобрели… – Я не смог заставить себя изъясниться конкретнее.

– Я бы не стал воспитывать чужого ребенка, – покачал головой Дэмиан. – Сьюзан пыталась переубедить меня, но я не разрешил. Не видел смысла. Если ребенок не твой, то ты ведь по большому счету просто играешь в куклы. Да, это живые куклы. Но куклы.

– Многие бы с тобой не согласились.

– Знаю, – кивнул он. – Сьюзан тоже. Она не могла понять, почему ей приходится оставаться бесплодной, когда она не виновата, и это было вполне резонно. Пожалуй, мы поняли, что расстанемся, как только вышли из кабинета врача.

Дэмиан встал, чтобы еще налить себе вина. Он заслужил.

– Ясно, – сказал я, чтобы заполнить тишину. Меня страшило то, что должно было прозвучать.

Когда он продолжил, голос его стал решительней…

– Два специалиста утверждали, что это могут быть последствия перенесенной во взрослом возрасте свинки.

– Я думал, это миф, которым пугают нервных молодых людей.

– Так бывает. Редко, но бывает. Заболевание называется орхит, поражает яички. Обычно оно проходит, и все нормализуется, но иногда, изредка, не проходит. В детстве я не болел свинкой и считал, что уже не могу подхватить ее, но только я подумал, что она мне уже не страшна, у меня сильно заболело горло – через несколько дней после того, как я вернулся из Португалии, в июле тысяча девятьсот семидесятого года. Пару недель провалялся в постели, гланды распухли, так что, наверное, врачи были правы.

Я поежился и выпил. Мое присутствие начинало принимать неприятный оборот. Можно сказать, что это я пригласил Дэмиана в Португалию со своими друзьями. На самом деле все было гораздо сложнее, но отговоркой послужило то, что в компании недостает мужчин и хозяйка попросила меня пригласить Дэмиана. Последствия, как выясняется, оказались катастрофичными. Попытается ли он сейчас обвинить в своей бесплодности меня? Может быть, он вызвал меня для того, чтобы я признал свою вину? Чтобы показать, что я причинил ему той поездкой столько же зла, сколько и он мне?

– Не помню, чтобы тогда кто-нибудь заболел, – сказал я.

Но он все прекрасно помнил.

– Подружка парня, у которого была вилла. Нервная белесая американка. Как ее звали? Элис? Аликс? Пока мы там жили, она постоянно жаловалась на боль в горле.

– У тебя исключительная память.

– У меня было много времени поразмышлять.

В голове внезапно возник образ той выбеленной солнцем виллы в Эшториле, изгнанный из моей сознательной памяти лет на десять. Жаркий белый пляж под террасой, атмосфера пьяных ужинов, пропитанная чувственностью и намеками, подъем на гору под Синтрой, к замку с привидениями, купание в голубых, перешептывающихся волнах, ожидание на огромной площади перед Лиссабонским собором, чтобы пройти мимо тела Салазара… Все впечатления разом воскресли, стали живыми, яркими, как в кино. Это была такая поездка, что отделяет отрочество от зрелости, со всеми сопутствующими опасностями такого путешествия, после которого возвращаешься домой совсем иным, не таким, каким ты был, когда отправлялся в путь. Поездка, в сущности, переменившая всю мою жизнь.

– Да, – кивнул я. – У тебя было предостаточно времени.

– Правда, если бы все дело было в ней, то ребенок мог родиться у меня до этой поездки.

Несмотря на всю его серьезность, я не смог подыграть.

– Даже ты бы не успел. Нам было всего двадцать один. Это сегодня любая девчонка из рабочих кварталов может забеременеть к тринадцати годам, но тогда люди вели себя по-другому.

Я ободряюще улыбнулся, но Дэмиан на меня не смотрел. Он открыл ящик красивого бюро, стоящего под Лоуренсом, и протянул мне письмо. Конверт был уже старый. Я с трудом разобрал штемпель. Что-то вроде: «Челси. 23 декабря 1990 г.»

– Прочти, пожалуйста.

Я осторожно развернул бумагу. Письмо было целиком напечатано на машинке, даже обращение и подпись в конце не были приписаны от руки.

«Здравствуй, дерьмо!» – начиналось оно. Какая прелесть… Я удивленно посмотрел на Дэмиана.

– Читай, читай!