Как только дверь открылась, парочка живых стрел, покидав пристойно-бежевые рюкзаки на ковёр и наскоро разувшись, просвистела над лестницей. Под потолком первого этажа застучали молоточки быстрых шагов. Послышались восторженные вопли.
Адам привлёк к себе Анну, оставляя лёгкие поцелуи на прохладной коже. Она поспешно схватилась за ручку двери, желая избежать взглядов любопытных глаз. Хватит того, что их заселение прогремело в этой благостной тишине, как залп исполинской пушки.
– Девочка моя, ты рада?
– Спрашиваешь?
– Давай я разберу сумки? А ты примешь ванну. Ребят хватит минут на двадцать, игрушки ещё в машине… У нас будет часик на отдых. А потом пойдём на это «лобное место» … Или как оно там.
Анна прыснула, тайком вытирая слёзы.
– Приветственное барбекю.
– Как много приветствий. Мойка, теперь это…
Адам огляделся, поджав губы. Из-за этого пристального внимания он чувствовал себя так, будто дом не до конца принадлежал ему. Так, словно для местных они что-то вроде развлечения. Диковинка. Внеплановое шоу.
Снова.
– Ты всегда стрессуешь при переезде. Знаешь ведь, что это проходит.
– Ты права. Знаю.
– Ну. Это же наш дом. Наш. Он будет нашим так долго, как ты захочешь.
Наверху стало куда тише. Кажется, юные домовладельцы выдохлись раньше срока.
– Хорошо. Может, устроишь мне маленькую экскурсию? Хочу посмотреть, чем же мы завладели…
Что-то в его тоне настораживало, но тембр голоса… Анна помнила, что влюбилась сначала в голос. И знала, что не только она: Адам мог болтать о любой ерунде и оставаться чертовски убедительным. Рокочущий, глубокий, обволакивающий тембр преодолевал любые преграды и открывал любые двери. Завораживал. Она так и не смогла выработать иммунитет и с удовольствием наблюдала за теми, кто недолго, но пытался сопротивляться природному обаянию её мужа.
– Родная?
Она моргнула, возвращаясь к реальности. Казалось, над головой сошлись плотные, мутные воды, на несколько долгих секунд отгородившие её от всех и вся.
– Да, прости. Я тут. Итак, с чего бы ты хотел начать?
Теперь они оба следили за люминесцентно-розовым лучом, крадущимся по ступеням.
– Что там наверху?
– Спальня с небольшой ванной. Точно? Да, да. Главная спальня с ванной. Гардеробная. Библиотека. То есть я подумала, что это может быть библиотека…
– Отлично. – Адам подхватил все рюкзаки разом, будто они ничего не весили, и сделал шаг к ступеням. – Я бы начал со спальни.
***
Ей снились лица, кружащие в плотной, жирной, как сажа, темноте. Они приближались и отдалялись, будто раскачивались на волнах, разрезанных узкой, длинной тропой. И она, Анна, шла по этой тропе, пока рты, глаза, носы и уши то проступали, то исчезали в тьме. Она чувствовала, что всё вокруг было живым, но не приятно живым. Живым и опасным. И это опасное подбиралось всё ближе.
Анна обернулась. Тропа позади затягивалась. Там, где она надеялась обнаружить свои следы, не было ничего, кроме кишащего чужими чертами полумрака.
«Дети, – Анна вглядывалась в лица, борясь с беспокойством и отвращением, – их здесь нет. И Адама тоже…»
Одна она была готова пробиваться. Орудовать локтями, зубами, плыть – всё, что угодно, если они целы. В самые трудные моменты мысль о них предавала ей сил. Лишь бы тропа не вела к тупику. Лишь бы…
И тут рты начали двигаться. Послышался шёпот. Разрозненный, он прокатился по густой массе лиц снизу вверх и обрушился на неё, норовя придавить к земле. Становилось невыносимо душно, по вискам стекал пот. Анна остановилась, чтобы отереть лицо, и закрыла глаза, не желая видеть, как в темноте копошатся, открываясь и закрываясь, губы, за которыми не было ни языков, ни зубов. Наконец, когда за шумом она перестала различать собственные хрипы, бессмысленные звуки, как по команде, слились в слово.
Слово, которое она множество раз слышала от своих детей. Безобидное прежде, но пугающее, скребущее по коже здесь и сейчас, в темноте.
Оно повторялось снова и снова. Липло к ней, заставляя закрываться руками, отряхиваться, не открывая глаз.
***
Дыхание жены Адам знал так же хорошо, как своё собственное. Обычно она спала почти беззвучно, чуть приоткрыв розовые, мягкие губы. Он любил наблюдать за ней спящей. Любил поглаживать покатые плечи и касаться коротких густых волос, похожих на пушистую беличью кисть. Любил гадать, что она видит и где путешествует в часы сна.
Но сейчас всё было иначе.
Анна вздрогнула, и на секунду он подумал, что разбудил её неосторожным прикосновением. Когда она открыла глаза, Адам улыбнулся и наклонился для привычного поцелуя, но Анна его не узнала. Она отшатнулась, сгребая одеяло, подобрала ноги под себя и сдавленно вскрикнула.
– Родная?
Он осторожно взял её за плечо и хотел убрать прядь с лица, но она отвернулась.
– Эн?
Это было её домашнее прозвище – по второй букве имени, как и его было «Дэ». То, что знали и использовали только они.
Она дёрнулась, закрыла лицо руками и тихо всхлипнула. Тогда он привлёк её к себе, сжал сильнее, выдержал один толчок в грудь, другой, и начал повторять: «Просыпайся… просыпайся, Эн… вот так…».