Тени прошлого. Воспоминания

Где же они? Где их творческое дело? Мы разбиты вдребезги, истреблены, а враги стоят неодолимой стеной, вдесятеро более крепкие, чем прежде. Что же это означает? Была ли правильно поставлена борьба, были ли правильно поставлены сами цели, которых мы хотели достигнуть?

Но если законно сомнение в правильности целей, как же мне усиливаться поддерживать их? Ясно, что нужно сначала видоизменить их. А в чем же ошибка? В каком отношении требуется сделать поправки и изменения? Этого я не знал. Если же я этого не знаю, то чему я буду учить других?

Но даже и этими сомнениями не исчерпывались мои недоумения. У меня в глубине души шевелился еще темный вопрос, может быть, самый главный, но не умевший пробиться до моего сознания. Передумывая эпизоды нашей революционной борьбы, я не мог уловить логики событий из простого сопоставления сил борющихся сторон. В исход столкновений постоянно врывался случай, который вдруг подавал неожиданную помощь то нам, то правительству. Когда мы были при последнем издыхании — являлся случай и спасал нас. Когда мы усиливались до того, что казалось, стоило только протянуть руки до победного венца, — являлся случай и низвергал нас в прах. Этот случай, казалось, не был бессмысленным, а имел определенную тенденцию: не дать победы ни одной стороне, а поддерживать факт их бесконечной борьбы. Ведь я очень хорошо понимал, что самое убийство Императора Александра II удалось только благодаря непонятной случайности… Что же это за случай, играющий во всем решающую роль, имеющий больше значения, чем сознательные и преднамеренные усилия борющихся сторон? Ведь собственно случай — это пустое слово. Fia самом деле случай всегда есть логический факт, только определяемый неизвестными нам причинами. Какая же это таинственная «причина» вторгается постоянно в нашу «борьбу»? А что, если эта причина имеет свои цели, отличные от наших, и распоряжается нашими силами без нашего ведома для достижения каких-то своих целей? Меня охватывало чисто мистическое чувство, когда передо мной всплывал этот вопрос.

Я не говорю, что готов был поверить в провидение, и во всяком случае не согласился бы подчиниться его велениям. Но по совокупности всех условий я был переполнен недоумениями. Казанское уединение дало толчок множеству дум, которые у меня раньше накоплялись в подсознательной области, а теперь всплыли, атаковали меня, требовали решения. Но решения у меня не было. Единственное, чего я хотел настойчивее с каждым днем, — это уединиться, вдуматься в дело, которому служил, пересмотреть все, чему веровал.

И вот у меня стала являться мысль об эмиграции… Мы работали для осуществления европейских идеалов. Каково же их осуществление на их родине? Как живут на Западе, в Европе? Только видя практику их осуществления, я могу понять самый смысл этих идеалов, нами усвоенных по книгам. Только выйдя на время из политической деятельности, я буду в состоянии передумать всю массу вопросов, поднятых во мне жизнью. До сих пор я не помышлял ехать за границу. Теперь эмиграция в Европу стала представляться мне единственным средством уяснить себе свои русские задачи.

Таким неожиданным результатом закончилась моя поездка в Казань, предпринятая с очень скромной целью скрыться от слежки полицейских шпионов.

И странное дело, когда мысль уехать за границу вполне созрела во мне, я почувствовал успокоение души. Я нашел себе исход, избавлявший пока от дальнейших размышлений. О русской деятельности теперь нечего было больше думать до тех пор, пока я не решу целого ряда своих принципиальных вопросов. Это успокоение было так отрадно после множества мучительных колебаний, что я почувствовал себя почти счастливым. Мои мысли направлялись теперь только к тому, как осуществить отъезд за границу.

Мы пробылн в Казани довольно долго, месяца два, помнится, м это время было замечательно бедно какими-нибудь внешними событиями. Я не имел ни интересных наблюдений, ни интересных столкновений, нс имел никакого обмена мыслей. Но в отношении пересмотра и разработки собственного душевного содержания казанская жизнь моя была богата самой захватывающей деятельностью. Я был так поглощен внутренне, что не чувствовал никакой потребности в жизни внешней.