Тени прошлого. Воспоминания

ничтожную цену, хоть потом им и приходилось каяться в таком расточении своей «батьковщины». Один знакомый казак, Литовский, рассказывал, что когда-то охотился на тех местах, где находилась наша первая квартира. Тогда необозримое пространство земель этих составляло его собственность. Вспоминая былые времена, он сокрушенно качал головой и говорил: «Взлупцевали бы нас батьки, как бы встали из могил да посмотрели, что мы сделали с казацкой землей». Ейск со всех сторон был окружен казаками, их полями и хуторами. Земледельческого крестьянского населения около города совсем не было. Деревни крестьянские начинались только по ту сторону залива. Одна даже виднелась в неясных очертаниях. Это была Глафировка, населенная крепостными, большая редкость в нашем вольном крае. Я даже не понимал, что такое «крепостные», и думал, что это люди, живущие в крепостях, вроде геленджикцев. Ейские мещане имели под городом лишь хуторки, бахчи и некоторое количество садов. Казачье население состояло сплошь из кровных малороссов, город же был заселен великороссами, с незначительной примесью греков и армян. В значительной степени жители были бывшими крепостными, убежавшими от господ. В наше время в городе находился «коммерсант», как любят выражаться на Юге, некто Блан, якобы француз, в действительности беглый крепостной, ушедший за границу и принявший французское подданство. Его настоящая фамилия была Белый. Во время нашего прибытия Ейск был еще совсем молодой город, хотя уже хорошо обстроился, раскинулся на широкое пространство и вел бойкую торговлю хлебом, шерстью и рыбными продуктами.

Во время войны он подвергся бомбардировке и грабежу союзнического десанта. Жители, со своей стороны, ходили партизанскими группками «бить французов». В том числе ходил со своими приятелями наш знакомый, смотритель уездного училища Шинкаренко, известный охотник. Не думаю, чтобы они много «набили» врагов, да и бомбардировка сделала городу мало вреда. За большую редкость показывали при нас ничтожные следы пушечного огня. Как раз в нашей квартире одна стена была пробита неприятельским ядром.

В общем, Ейск представлял тогда чисто русский типичный уголок, каких тогда на прибрежном Юге было немного. Жизнь в нем живо сдула с нас, детей, немецкий налет, начавший было покрывать нас в колониях.

Отец рассчитывал основаться в Ейске прочно и надолго, и хотя ошибся в этих предположениях, но все-таки мы здесь прожили некоторое время нормальной семейной жизнью, в присутствии отца, который имел огромное влияние на весь наш семейный уклад. Правда, ему приходилось надолго отлучаться, но потом он снова возвращался, и заведенный им порядок поддерживался одинаково при его отлучках, и мысль о главе семейства, о его приезде, никогда не разлучалась с нами.