Тени прошлого. Воспоминания

Для недавних кушниковских питомиц новая обстановка представлялась чем-то волшебным, прекрасным, но также страшным. Однако они скоро привыкли к необычной обстановке. Жизнь в крепости быстро привязывала к себе тем духом сплоченности и дружности, который ее пропитывал насквозь. Все население жило как одна огромная семья. Тут не было чужих, все были свои, никто не мог оказаться беспомощным и заброшенным. Все знали друг друга и находили вокруг себя людей, достойных симпатии и уважения.

Нужно вспомнить, что офицерский состав кавказских войск стоял в те времена очень высоко и в умственном, и в нравственном отношении. Среди офицеров было много людей серьезно образованных и развитых, в том числе из ссыльных. На Кавказ тогда отправляли в наказание за разные мелкие проступки, нарушение дисциплины, дуэли, оскорбление начальства, а также за политические преступления, особенно по польскому восстанию. Император Николай Павлович любил эту форму наказания, которая не лишала государство работы талантливых людей и не губила человека, открывая ему возможность воссоздать свою жизнь на новом фундаменте. Люди этой категории были по большей части очень порядочные и развитые. Люди же, добровольно шедшие на Кавказ, хотя и рассчитывали здесь скорее выслужиться, но асе же выбирали для этого путь труда и опасности, а не ухаживания за начальством где-нибудь в Петербурге или Москве. Это были лучшие люди, способные заинтересоваться делом и самоотверженно служить ему. Упомяну для примера обследование капитаном Новицким тогда совершенно неизвестных земель натухайцев и шапсугов. Он выучился адыгейскому языку и, подружившись с одним горцем, объехал с ним самые недоступные тогда горы, населенные враждебными нам племенами. Он осмотрел все дороги, посетил множество аулов, ознакомился с людьми, наиболее опасными для России и с такими, из которых можно было извлечь какую-нибудь выгоду. Я когда-то читал его доклад о своей поездке и мог только удивляться тонкости его изучения местностей, хорошо мне известных после покорения Западного Кавказа Новицкий не упустил из виду ни одного поворота ущелий, ни одной черкесской тропы, при осмотре которых ежеминутно рисковал головой. В те времена все так относились к своему делу, и этот общий дух охватывал своим веянием даже и средних людей. Под этими веяниями вырабатывалось общеобязательное требование благородства, бесстрашия, готовности умереть за исполнение долга.

Командный состав старался привить этот дух и ко всей массе солдат, видя в нем главную основу дисциплины. У нас любят говорить о жестоких телесных наказаниях «николаевских времен». Читывал и я рассказы о «тысячах шпицрутенов». Не знаю, может быть, внутри России, среди частей войск, не нюхавших пороху, дисциплину и строили на страхе перед палкой капрала. Но к боевой Кавказской армии это не относится. Я со дня рождения своего жил в кавказской военной среде и скажу, что ни разу не слыхал ни об одном случае сечения солдат, а кулачную расправу офицера лично видел только один раз, да и тут солдата бил «по морде» не настоящий офицер, а интендантский чиновник из армян (Герсеванов). Нужно еще заметить, что в Кавказской армии, жившей на вечном военном положении, жестокость, несправедливость и оскорбительность в отношении нижних чинов были даже опасны. Офицер, возбудивший против себя негодование солдат, хорошо знал, что может жить спокойно только до первой экспедиции в горы, где наверное получит пулю в лоб из русской же винтовки. Об этом мне рассказывали солдаты, когда я еще был мальчиком. Такие убийства сваливались на черкесов и не возбуждали никаких расследований.

Телесные наказания часто и в очень жестоких формах практиковались только во флоте. Особенно страшны были «кошки» — кнут из пучка ремней, оканчивающихся узелками. Это орудие обдирало всю кожу и возбуждало ужас. Мне рассказывали один случай, когда на судно привезли с берега мертвецки пьяного матроса. Никакими силами невозможно было привести его в чувство, но боцман крикнул «кошек», и пьяный моментально зашевелился и кое-как поплелся в каюту. Впрочем, телесное наказание тогда господствовало во всех флотах мира. У нас же масса матросов была особенно груба, отличалась неукротимой буйностью и при всяком удобном и неудобном случае напивалась пьяной до полного самозабвения. Вероятно, их часто невозможно было сдерживать в порядке без страха жестоких наказаний. Иначе к «кошкам» не стати бы прибегать офицеры флота, составлявшие, можно сказать, цвет военных сил Береговой линии. Морские офицеры и сами очень любили кутнуть, но в отношении образования и развитости стояли едва ли не выше всех других. Старинное сатирическое четверостишие гласило, что

Богач в кавалерии,
Умник в артиллерии,
Пьяница во флоте
И дурак в пехоте.