Тени прошлого. Воспоминания

Что такое был Витте, чего хотел, к чему стремился — это, вероятно, будет предметом больших споров историков. При огромных способностях, смелости, широком воображении, всегда рисовавшем ему великие задачи, он был безгранично честолюбив. В средствах действия он был совершенно неразборчив, софист, лгун, интриган. Без сложных интриг ему, вероятно, скучно было бы жить. Но его обвиняли даже в прямых преступлениях, в убийстве соперников — Сипягина, ^{191} Плеве, ^{192} а потом и Столыпина. Все они убиты революционерами. При чем тут Витте? Но его обвиняли в связях с революционерами, если не прямо с теми, кто были убийцами, то косвенно, через масонов. Тогда многие думали, что русская революция направляется франкмасонами и что именно для ниспровержения существовавшего тогда строя парижский масонский «Grand Orient» («Великий Восток») организовал русский отдел, ложу «Авангард». Самого Витте называли тоже масоном, даже очень высокой степени (33°), и это, кажется, несомненный факт. В Европе найдется немного политических деятелей, которые не принадлежали бы к масонским ложам. Связь масонства с революционными движениями в Европе и в Турции составляет исторический факт, и, конечно, было бы вполне естественно, если бы нечто подобное было и в России. Витте именно обвиняли в том, что он и сам действует по масонским директивам и через масонов, руками революционеров, устраняет со своего пути опасных для него соперников.

Чему тут верил Киреев — я не знаю. Да и как можно чему-нибудь твердо верить в таком тумане? Убийство Плеве, во всяком случае, казалось ему крайне подозрительным, ибо рассказывали, что Плеве вел секретное дознание о Витте и собрал материалы о его государственной измене, достаточные для испрошения Высочайшего разрешения на арест Витте. О Плеве как государственном человеке Киреев не был особенно высокого мнения, считая его типичным бюрократом. Но вследствие способностей Плеве и его энергии говорил, что это «последняя карта» правительства. И вот эту «последнюю карту» побила революционная бомба. Удар, с точки зрения Киреева, был рассчитан очень тонко.

Что касается Витте, то он, оставляя в стороне какие бы то ни было «масонские директивы», постепенно дошел до полной ненависти к Императору. Витте не имел той прирожденной любви к царям, которая жила в душе, например, Киреева или Столыпина. Личные же качества Императора не могли возбудить в нем ни любви, ни уважения. Он видел в нем лишь человека посредственного, слабовольного, колеблющегося, от которого, однако, зависела вся его участь. Витте попытался подчинить себе Императора и сначала как будто успел в этом, но скоро увидел, что тот тяготится подчинением и старается освободиться. Это угрожало Витте ежеминутным падением и все более его раздражало. Он не мог не замечать, что Император, нуждаясь в нем, в то же время относится к нему как к человеку не своего круга, чужому, parvenu (выскочке). А тут еще подлила масла в огонь жена Витте Матильда, в своем роде знаменитая. Она страстно желала быть принятой ко двору, и Витте усиленно этого добивался, а Император этого никак не хотел допустить. Эта Матильда была дочь английского еврея, поселившегося в Одессе и, как ходили слухи, содержавшего дом терпимости. О самой Матильде говорили, что она торговала своей красотой среди богатых курортистов Южного берега, а потом в Петербурге была с этой стороны известна «всей гвардии». Из всех министров Витте был единственный, жену которого не пускали ко двору, и, какая бы ни была Матильда, это его оскорбляло. А между тем дочь его влюбилась в одного молодого аристократа, которого родители соглашались на брак только в том случае, если жена их сына будет иметь право бывать при дворе. Все это доводило Витте до белого каления. Через несколько лет он таки добился своего, и слабодушный Император украсил свой двор этой авантюристкой. Но долгое время он раздражал Витте упорным ее отвержением.

Император и боялся Витте, и не любил его, и в то же время был не в силах противиться его гипнотизирующим натискам. Ему говорили, что Витте возбуждает революцию против монархии и мечтает быть президентом Русской республики, а сам Император подозревал, что он хочет убить его и сделаться регентом при малолетнем Алексее. Словом, отношения были самые ненормальные, а Витте, даже низвергнутый, никогда не терял надежды захватить Императора в свои руки. Во времена всесилия Распутина он не постеснялся взять себе в духовники известного Варнавву, грязного ставленника грязного Гришки.

Не было никогда государственного человека, который бы жил в такой атмосфере интриг, сплетен, подозрений, как Витте. Его обвиняли и в антигосударственных стремлениях, и в сношениях с иностранными державами, и в служении целям франкмасонства, и в убийстве политических противников. Его систематическая борьба против всех министров, заслуживших доверие Царя, шла на виду у всех, и, каковы бы ни были его действительные цели, Витте, при всех своих способностях, был, конечно, живым выражением разложения русской государственности.