Тени прошлого. Воспоминания

К Рождеству бытовые приготовления начинались рано. Кололи кабана, обшмаливали его, заготовляли окорока, делали всех сортов колбасы. Мы, дети, ужасно любили смотреть на все эти операции. Обшмаливаемый кабан распространял на свежем воздухе чудный запах, по крайней мере, нам он казался приятным. Резали также кур и поросенка. Но все эти скоромные снеди употреблялись только с 25 декабря. Сочельник был еще постный день, и ужин для него имел особый характер. Готовили кутью, варили взвар. Кутья была пшеничная с разными приправами, хотя далеко не такая вкусная, какую мне пришлось есть в Керчи и вообще там, где царствует греческая кухня. Для взвара непременно нужны были мелкая сушеная груша и чернослив. Готовили еще превкусные коржики — засушенные ломтики пресного теста, густо политые толченым маком и маковым молоком с сахаром. Было также что-нибудь рыбное. Вечером, по мере того как жители кончали эту праздничную пищу, по всем улицам начинали слышаться как бы выстрелы — удары поленом или дрючком в ворота. В старину был обычай стрелять после ужина, но потом, когда уже и ружья повывелись у всех, выстрелы заменили стуком в ворота. Такой же стол был и под Крещение, на «голодную кутью». Она называлась «голодной» потому, что обязательно было весь крешенский сочельник ничего не есть «до звезды», до позднего вечера. В крещенский сочельник, сверх того, на посуде с кутьей и взваром ставили мелом крестики, а также делали их на всех дверях и окнах. Причина такого обычая состояла в том, что на Крещение бесы убегают из воды и прячутся, где только найдут убежище. Вот именно для того, чтобы не допустить их нашествия, и делали эти крестики.

В те времена на рождественские праздники еще повсюду колядовали. Парни и девушки большими группами ходили по всем домам и пели колядные песни, а им за это давали в торбы колбасы или какой-нибудь хлеб и т. п. Даже и наша прислуга приходила к нам колядовать. Но, по-видимому, народ уже забывал колядные песни — наследие язычества, потому что они какие-то бессмысленные. Я через это никогда, ни в Ейске, ни в Темрюке, не мог их запомнить, хотя мотив и до сих пор прекрасно помню. В одной колядке воспевалась какая-то Маланья, которая мыла фартук и почему-то плакала:

Наша Маланья стояла
Горькие слезы роняла, —

и обращалась к разным стихиям:

«Повий, витер, из болота,
Высуши фартук краше злота...»

Такие же отрывочки помню из щедровок, восхвалявших «щедрый вечир, добрый вечир». Из двух вечеров с кутьей — один «голодный», а другой «щедрый». Приходит даже в голову: не назывался ли прежде вечер — «колядный», а потом его переделали в «голодный», забывши смысл слова «коляда»? Из щедровок помню тоже только отрывочек:

Щедрик-ведрик,
Дайте вареник,
Грудочку кашки,
Кильце кивбаски...

Но если и колядки, и щедровки в нынешнем виде не могут заинтересовать ни поющих, ни слушающих, то все же эти вечера очень веселы: шляющаяся толпа, разные шутки, остроты, своего рода состязание, кто больше наколядует, ухаживание за девушками — вообще, всеобщее оживление так неудержимо захватывает, что эти вечера вспоминаются в светлом ореоле всю жизнь.

На рождественские праздники какая-нибудь группа школяров всегда ходила по домам с «вертепом». Это был большой вращающийся фонарь из бумаги, на котором был изображен в красках вертеп, где родился Христос, и бегство в Египет; Божия Матерь с Младенцем на осле, а Иосиф — идущий рядом пешком. Вращение фонаря придавало вид движения убегающей группе. Разумеется, носителям вертепа давали разные праздничные припасы или деньги.

В эти же праздники появлялись на улице и ряженые. Те ряженые, которых я видел, изображали зверей. Наряжался кто-нибудь в вывороченный тулуп, шерстью вверх, и шел на четвереньках, рыча и бросаясь на публику, которая хохотала и разбегалась, притворяясь испуганной. Масок совсем не помню у народа.

Разумеется, тут же шли всевозможные гадания: с зеркалом, с петухом, со швырянием за ворота башмака и т. д. Самое страшное гадание происходило с зеркалом в бане, которая считается жилищем домового, а также и бесов, в христианской интерпретации прежних семейных духов (домовой, чур, дедушка).

Ну, гаданий у нас в семье не одобряли, так что о них я каждый год слышал только множество страшных рассказов от прислуги, а в семье никто не гадал, кроме как на картах и на «Соломоне». [22]

На Новый год был еще обычай ходить по домам и обсыпать всех присутствующих пшеницей и другим зерном, приговаривая пожелания, чтобы Бог так осыпал нас урожаем. Помню, как-то довольно рано утром вошла прислуга в детскую спальню, когда мы еще лежали в постелях, и осыпала нас горстями пшеницы, приговаривая: «Сею, вею, посеваю, с Новым годом поздравляю». Вся комната была усыпана зернами.