– Ну медаль я тебе гарантирую. Поговорю с Субаровым, «за БЗ» получишь.
– Правда?
– Слово.
– Это хорошо, только до Союза еще дожить надо. Вон сколько пацанов в «цинках» в Союз отправили.
– Раньше больше было. Ты вернешься, не сомневайся.
– Откуда знаете?
– А у меня нюх на это. Сразу определяю, кто жилец, а кто нет. Ты вернешься.
– Спасибо.
– Не за что. Так, Коля, я пошел, ты на шухере. Если что, предупреди!
– Как?
– Кашляй, словно подавился чем-нибудь.
– Понял.
– Говорю же, молодец, настоящий десантник.
– А то, – не без гордости ответил рядовой.
– Гордись, служивый.
Павлов вышел из модуля, зашел за угол.
Осипова прогуливалась вдоль старого здания.
– Лен?
– А? Да!
– Это я!
– Слышу.
– Иди сюда.
Официантка подошла.
– Что такое, ты потерял ключи?
– Нет, тебе не надо лазать по окнам, в модуле, кроме ПНШ, никого, с дневальным я поговорил, можем зайти через вход.
– Слава богу, а то я уже за юбку свою обеспокоилась.
– Ты бы чулочки надела, как в прошлый раз.
Осипова улыбнулась:
– Что, заводят?
– Еще как?
– Они со мной.
Только сейчас Павлов разглядел в руке женщины небольшую сумочку.
– И не только чулки, я такое нижнее белье купила, ты обалдеешь.
– Я уже балдею. Идем.
Они прошли в модуль.
Солдат отвернулся.
– Все правильно делаешь, боец, – сказал Павлов.
В отсеке начальника бронетанковой службы было жарко. Это и понятно, уезжая, естественно, выключил кондиционер. Павлов включил. Зато в холодильнике нашлась бутылочка сухого вина.
Старший лейтенант повернулся с ней, но Осипова уже нырнула в душевую. Осмотрев этикетку, разведчик поморщился, бормота и есть бормота, как вообще ее люди пьют и на хрена она Глазову? Или тоже иногда принимает у себя кого-то из дам? А иначе на хрена ему вино, всегда вроде или спирт, или водку пил.
Вышла Осипова, и Павлов застыл.
Женщина была в коротеньком распахнутом пеньюаре, без бюстгальтера, груди вразлет, соски в обрамлении розовых кружев, трусики, как две веревочки, не скрывавшие пышной растительности между ног, чулки черного цвета с кружевным ремнем, черные туфли на высокой шпильке, губы подведены, ресницы подкрашены.
– Ну как я тебе? – изогнувшись, как модель на подиуме или стриптизерша у шеста, спросила Осипова.
– Потрясающе, – проговорил Павлов.
Он ринулся к женщине, схватил за ягодицы.
– Да погоди, ты, бугай, сначала в душ.
– К черту душ!
– Ну тогда не получишь самого приятного.
– А?! – как разъяренный зверь, старший лейтенант, успев поставить бутылку на стол, метнулся к душевой.
Осипова тоже осмотрела этикетку. «А неплохое вино», – подумала она, принесла из кухонного отсека два стакана.
Павлов буквально выскочил из душевой голый, с каплями воды на теле.
– Иди сюда, моя дорогая.
– Сначала это.
Она подняла бутылку.
– Открой.
– Потом! Все потом!
Он завалил Осипову на кровать, и даже дневальный слышал, как она начала скрипеть. Слышал он и вздохи, от которых ему нестерпимо захотелось в туалет, усмирить возбужденную плоть.
Глава 2
Утро понедельника, 22 июня, выдалось для летунов тяжким.
Старший лейтенант Истомин проснулся первым в шесть часов. Соскользнув с кровати и удерживая рот ладонью, метнулся к санузлу.
Его рвотные позывы разбудили и Фролова, и Боброва.
В отличие от штурмана, командир экипажа похмельем никогда не болел. Напротив, после хорошей попойки с утра его тянуло на жратву. Вполне мог съесть половину большой кастрюли борща. Особо не страдал и Бобров. Только вид имел совсем не респектабельный, опухший, и физиономию цвета фиолета. Отличительная особенность, которая постоянно выдавала прапорщика, так это до неприличия пунцовый нос.
– Рыгает, – резюмировал Бобров, потянувшись за пачкой сигарет.
– Не кури здесь, – сказал Фролов, – иди в курилку на улицу.
– А чего? До этого же курили спокойно в отсеке.
– Не врубаешься?
– Нет!
– Илье и так хреново, слышал, как выворачивает, а от дыма хуже станет.
Техник вздохнул:
– Ну раз так, то конечно, ладно, потом покурим.
Из санитарного узла вышел бледный Истомин.
Бобров усмехнулся:
– Илюша, ты, в натуре, как поганка бледная.
– Помолчи. Хотя нет, скажи лучше, у нас есть чем похмелиться?
Фролов воскликнул:
– Какое опохмеление, Илья? Через полтора часа завтрак, затем общегарнизонное построение.
Бобров потер лоб.
– А разве вчера комэск обещал нам кросс?
При слове «кросс», Истомин вновь метнулся в туалет, и оттуда донеслись звериные рыки.
– Говорил что-то, – ответил Фролов, – но станет ли проводить, вопрос. Все же Елагин в общем-то мужик нормальный, должен вникнуть в ситуацию.
– Должен не значит обязан.
– Посмотрим.
– А Илюхе реально хреново.
– Только что заметил?
– Удивляюсь, на хрена пить, если так болеешь?
– Это ты у него спроси.
Вернулся Истомин бледнее прежнего. Сел на кровать, протер мокрое лицо полотенцем:
– Не, мужики, не похмелюсь – сдохну.
– Не сдохнешь, – проговорил, подымаясь, Фролов.
В разговор вступил Бобров:
– Илюх?! Все хотел спросить, вот тебя постоянно по утрам полоскает, если вечером выжрешь. Спрашивается: на хрена тогда пьешь?
Истомин взглянул на борттехника каким-то сожалеющим взглядом:
– Сам-то понял, что спросил?