Тени пустыни

Зуфар с детства научился читать следы в пустыне и степи. Внимательно приглядевшись, он теперь увидел, что зола в очагах засыпана не ветром, а умелыми руками, что бежавшие из аула жители имели оружие, потому что в одной юрте он нашел масленку от русской трехлинейки, а в другой — пустой цинковый ящик из–под патронов. Зуфар больше всего боялся, как бы его и Джаббара попросту не взяли издалека на мушку. Он кипятил воду в чугунном кувшинчике, разогревал консервы и все время его не оставляло напряжение и ожидание: вот–вот пуля ударит в грудь и он свалится лицом в песок. Он очень картинно представлял себе, как в щеку его вонзаются острые песчинки и дышит жаром песок, а он беспомощно лежит и не в состоянии даже шевельнуть рукой…

Потом почему–то ему пришло в голову, что туркмены аула Джаарджик не калтаманы, что они советские люди. И что, если найти их и поговорить с ними, они помогут ему задержать Джаббара и отвезти на ближайшую станцию железной дороги.

Он повел поить лошадей и расстроился. Арабский скакун Ибн–Салмана выглядел очень жалким. Зуфар не понимал, как можно так относиться к благородному животному. Зуфар всегда жил в пустыне и на самом краю пустыни. Он, как и туркмены, высоко ценил коня, смотрел на него как на члена семьи. На остановке в пути кочевник не найдет себе покоя, пока не позаботится о коне. Сначала накормит его и почистит и только потом подумает о себе. Кочевник ухаживает за конем, как за родным ребенком.

Арабы — отличные конники. Зуфар слышал об этом немало. Что же за араб Джаббар ибн–Салман, если за весь тяжелый путь по пустыне он сам ни разу не напоил, не накормил своего коня, не прикоснулся к нему щеткой?..

Зуфар жалел прекрасное животное, достойное лучшей скаковой конюшни. Ведь и прекрасный конь превратится в клячу, если с ним так обращаться. «Владеть конем уменье нужно», — еще пел Махтум Кули. Плохой хозяин коня не заслуживает уважения… Зуфар не мог взять себя в руки. При одной мысли об Ибн–Салмане он терял власть над собой. Зуфар, человек спокойный, сам себе удивлялся. Ему казалось, что в любой момент он может броситься на араба и задушить его.

Почистив коней, Зуфар осторожно, чтобы не скрипел песок, пошел к белой юрте посмотреть, что делает араб. Но Джаббар ибн–Салман держался настороже.

— Что тебе надо?! — почти взвизгнул он. — Что случилось?

Зуфар не ответил. Ибн–Салман крикнул:

— Стой!

— Зачем кричите?

— Я ничего не боюсь. Не подходи!

— Я ходил за вашим конем… Почистил его… А вы кричите!

— Ах, ты хочешь сказать… Говори оттуда… Не двигайся…

— Ничего не понимаю…

— Говори мне «господин». Приказываю: говори мне «господин».

Ибн–Салман выкрикивал что–то беспорядочно и невнятно… Он весь дергался. Исказившееся лицо его походило на уродливую маску ясаула* из кукольного театра «Чадыр Хаяль».

_______________

* Я с а у л — марионетка, грозный начальник полиции, постоянный

персонаж многих пьес узбекского кукольного театра.

— Успокойтесь, — говорил Зуфар, медленно приближаясь. Неодолимая сила влекла его вперед. Вцепиться в горло мерзавца, разделаться с ним! Покончить наконец со всем, что вот уже столько дней давит душу. Он больше не мог. Будь что будет. Он уже не слышал испуганных воплей араба. Он видел, что тот тянется к винтовке. Он медленно шел к юрте, физически ощущая, как ноги его проваливаются в песок, а песок громко хрустит под подошвами сапог.

Он опомнился от звука выстрела, но стрелял не Ибн–Салман. Стреляли где–то за юртами.

Зуфар обернулся. С вершины бархана спускались всадники. По огромным папахам, разнокалиберному оружию, беспорядочному строю Зуфар сразу понял, что это совсем не те, на кого он рассчитывал. В аул въезжали калтаманы. А за ними на верблюдах, лошадях, ишаках женщины с детишками, со всяким скарбом. И первый, кого увидел Зуфар среди всадников, был Эусен Карадашлы, седобородый, согбенный годами, сухой, но полный бодрости.

Он тоже, очевидно, узнал Зуфара, вскинул чуть–чуть седые кустики бровей, но даже не улыбнулся. Невольно Зуфар весь подался вперед. Он даже обрадовался.

Но старик, соскочив совсем по–юношески на песок, быстро прошел к белой юрте и торжественно поклонился Джаббару ибн–Салману.

— Брат, — сказал он важно, — приветствует тебя тот, кто обязан тебе жизнью.

Ибн–Салман гордо вскинул голову, протянул руку Эусену Карадашлы:

— Мир тебе, доблестный вождь! Я рад, что ты исполнил обещание и прибыл в назначенное время на колодцы Джаарджик.

— Туркмен держит слово! Я здесь! И я готов выполнить приказы своего брата.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Земля треснула и вылезла ослиная голова.

П е р с и д с к а я п о г о в о р к а

Торгую своей честью

У порога своего дешево, будто песком.

Ф е р и д э д д и н А т т а р

Кругом ходили, глазели. Зуфару казалось, что с него не спускают глаз. Он мог поклясться, что Джаббар, беседуя с главарями калтаманов, несколько раз показал на него взглядом и многозначительно покачал головой.