Тени пустыни

— Э, все жить хотят. Исхан Ходжа торгует у Лябихауза мороженым. Закир Ходжа надел на нос синие очки и поступил смотрителем в музей. Насрулла бинни Камиль — имамом в мечети. Немножко я ему переправляю опиума из–за Аму–Дарьи. Так, самую малость. Мешочков двести — триста. Вот он и перепродает его. Доход тоже имеет. Валиханов уехал в Ташкент, заведует лавкой со скобяным товаром на Пьян–базаре да еще скупает червончики у бывших… Шо Муким… Он наивный. Когда наступил нэп, он обрадовался, умник. Списался со старыми хозяевами… с фирмой… Ричард Кобленц в Лондоне… Знаете, железнодорожные мосты… кровельное железо… экономайзеры… оборудование шахт… и еще «Гекстель и компания» да еще завод «Гравер», холодильные установки, вагонетки… Шо Муким думал… Да и мы думали. Большевики восстанавливают заводы, шахты, и понадобятся английские машины… Да вот просчитались мы с Шо Мукимом. Все товары отобрали, а Шо Мукима за его переписку с заграницей…

Заккария вытянул руку, с силой сжал пальцы в кулак и хихикнул.

— Ясно. Довольно, — оборвал его Джаббар. — Глупец тот, кто спотыкается на том же камне… вторично…

— Воля ваша… Невежливо возражать гостю… — и Заккария снова хихикнул. Он испытывал нечто вроде злорадства. Не одного его постигли неудачи. Друзей тоже судьба не очень–то балует. Да и этот… господин… Смотри, как разошелся!

— Храбрые газии… пусть воры… пусть конокрады, как вы их зовете… сражаются, проливают кровь, переносят неимоверные лишения, а вы, джадиды, бездельничаете, торгуете по мелочам… Мы вам дали много, а пользы от вас мало.

Губы Джаббара чуть шевелились. Слова вырывались едва слышно, но тем они были страшнее. Он угрожал.

Утонченный, вежливый Заккария не любил, когда ему угрожали. Он не выносил резкости в собеседнике. Возвышенность натуры он видел в спокойном голосе, соблюдении правил хорошего тона. Слова Джаббара не напугали его. Он лишь глубоко скорбел, что гость вышел из себя. Столь знаменитый, столь достойный человек и вдруг грозит. Заккария даже побледнел. Он задыхался. Но и теперь он не вышел из себя. С подчеркнутой вежливостью заговорил:

— Отчет до копейки мною составлен… Вы его получите… Однако прошу вас подкрепить силы. И вашего молодого спутника прошу к дастархану.

Как и подобает хорошему хозяину, он сам расстелил шелковый дастархан, сам поставил подносы со сладостями, сам разломил пахнущие тмином и теплом золотистые лепешки, разлил чай. И в конце концов он торжественно принес из кухни фаянсовое блюдо с пловом. Он делал все это с таким видом, как будто хотел сказать: «Я чту тебя, дорогой почтенный гость!» На Зуфара он поглядел искоса, но пригласил его к дастархану. Джаббар ел плохо. Пища не шла ему в горло. Он никак не мог справиться с собой и вернуть себе привычное хладнокровие.

«Выдержка! Выдержка!» — говорил себе. Но какая тут выдержка, когда все провалилось. Да, из невнятного, путаного, полного противоречий отчета старого джадида вытекало, что обширные планы рухнули. Ехать через пустыню, терпеть лишения, подвергать жизнь свою опасности… И зачем?..

Джаббар с отвращением жевал куски пищи, и нежная баранина казалась ему сапожной подметкой. А ведь по распоряжению Заккарии на колхозной ферме зарезали шестимесячного барашка. Старый джадид пользовался в Бурдалыке большим почетом. Все знали, что сам Файзулла Ходжаев его друг детства. Никто не задавался вопросом, почему друг главы правительства республики живет чуть ли не тайком в каком–то комарином, пыльном Бурдалыке…

Плов был великолепен. Готовил его Арифджан — большой мастер, тоже знакомый Зуфара. Арифджан работал на реке около Фараба. Но все, и Зуфар, знали, что он промышляет контрабандой. Мясо молодого барашка таяло во рту, редька, поданная к плову, была изумительно сочная, гранатовый сок великолепен и вполне подходил к остуженной на льду смирновской «белоголовке». Нет, старый джадид умел покушать и к тому же располагал достаточными средствами, чтобы хорошо кушать. И, подливая в пиалы водку, он не преминул подчеркнуть: «Еще со времен белого царя!» С удивлением Зуфар заметил, что араб на этот раз даже не пытался отказываться от водки, а решительно, не поморщившись, осушал одну пиалушку за другой.

«Зажирели буржуи, — думал Зуфар, — какое угощение закатил, старый бездельник».