Тени пустыни

Ты посмотри,

Как в тине светел лотос,

И ты поймешь,

Как сердце не грязнится.

М э н Х а о–ж а н ь (VII век).

Как ни странно, Джаббар проник к господину векилю в его темницу, если так можно было назвать поэтическую дачу Чаарбак Фаурке, без малейшего труда. Ни сторож у ворот, ни слуги во дворе даже не поинтересовались, кто он, откуда. Усатые стражники на террасе не прерывали игры в кости и так же азартно выкрикивали количество очков на выброшенных с треском костяшках, как и обычно. Конюхи усиленно скребли коней перед дальней дорогой.

Генгуб Абдуррахим любил хвастаться: «Даже мышонок не смеет пискнуть в Герате без нашего соизволения». Джаббар ибн–Салман далеко не мышонок. Ибн–Салман — фигура видная, появление его в Герате, хоть здесь целые кварталы населены арабскими купцами, вызвало шумные толки на базарах. Иголку в кармане не скроешь.

И тем не менее Джаббар ибн–Салман открыто явился в Чаарбаг Фаурке. Его никто не сопровождал. Он сменил свой малиновый беурминского шелка халат на черную суконную безрукавку пуштуна, а текинскую папаху — на огромную белую чалму. Он совсем выглядел бы афганцем, если бы не белесые его брови. Никого из гератцев его безрукавка и чалма не обманули.

Настя–ханум узнала его сразу, когда он шептался с дарбоном привратником — Чаарбага Фаурке у ворот, скрытых лозами знаменитого гератского винограда.

Настя–ханум была совершенно счастлива жизнью в Герате, пусть даже под замком, в плену. Тенистый и благоуханный Чаарбаг Фаурке казался ей раем, а жадный и коварный друг Гуляма, его превосходительство генгуб Абдуррахим самым милым и обходительным из людей.

Малейшая перемена страшила Настю–ханум. Подозрительное перешептывание у ворот сразу же заставило покраснеть ее глаза.

Настя–ханум совсем не была человеком подвига. Она бросилась через виноградник и вцепилась в Гуляма с очевидным намерением не отдавать его никому.

Ее тревога передалась Гуляму. Он знал, что близится его отъезд в Кабул. Он обнял одной рукой всхлипывающую жену и успокоительно бормотал:

— Не бойся!

Перешептывание у калитки прекратилось, и на дорожке под виноградными лозами появился Джаббар ибн–Салман. Гулям нахмурился. Настя–ханум еще сильнее прижалась к мужу. Неожиданный приход араба не сулил ничего хорошего.

Он как–то растерянно поглядел на супругов и сухо, чуть иронически поздоровался:

— Здравствуйте, мадам, здравствуйте, сэр! Извините за вторжение. Но вопрос важный, а у нас минуты.

Джаббар ибн–Салман отбросил всякие церемонии.

— Тысячу извинений, мадам. У нас мужской разговор.

— У меня нет секретов от жены, — сердито сказал Гулям, — у меня нет секретов с вами…

В слово «вами» он вложил всю ненависть, на какую только был способен.

Араб пожал плечами:

— Хорошо… Пусть будет по–вашему…

Он с явной тревогой обернулся, посмотрел на дорожку, ведущую к воротам, и быстро заговорил:

— Господин Гулям, вы наш враг. Ваша роль в Сулеймановых горах ясна. Но сейчас Кабулу невыгодно ссориться с Великобританией. Кабул не станет открыто поддерживать мятежные настроения пуштунских племен Северо–Западной провинции. К тому же ваши проамануллистские настроения не слишком приятны кабульскому двору. И вас ждет в Кабуле не очень приятная встреча. Даже очень неприятная. Думаю, до своих Сулеймановых гор вы не доберетесь. Но есть выход… Мы предлагаем вам возглавить недовольные силы.

Гулям молчал.

— Ваши друзья министры Амануллы — Махмуд Вали и Мухаммед Сами… казнены в Кабуле.

— Они не друзья. Это двуличные люди.

— Вы забыли: Аманулла оставил министра Махмуда Вали на время своей поездки в Европу правителем.

— А Махмуд Вали завел со ставленником англичан разбойником Баче Сакао шашни и интриги… Поставлял мятежникам ружья, патроны из государственного арсенала, извещал о продвижении правительственных войск. Кто, как не Махмуд Вали, предал своего повелителя — Амануллу. Кто, как не Махмуд Вали, разлагал армию, кто, как не Махмуд Вали, уговорил Баче Сакао, когда тот уже хотел сложить оружие, продолжать мятеж. Кто, как не Махмуд Вали, уговорил Амануллу не давать клятву сохранить жизнь Баче Сакао. И кто, как не Махмуд Вали, сообщил тому же Баче Сакао: «Эмир Аманулла не дает клятвы, чтобы иметь возможность с тобой расправиться». И кто, как не Махмуд Вали, честолюбец и предатель, хотел сесть на престол в Кабуле, а в конце концов первый из знатных принес присягу мятежнику Баче Сакао, когда тот захватил Кабул?

— Но…