Тени пустыни

Напрашивался вывод, что Джунаид–хан тоже связан с мистером Джеффри Уормсом. Да и своими собственными глазами Петр Иванович видел шатающихся среди белуджских чадыров туркмен в папахах. И хоть Петр Иванович не просил, Керим–хан не преминул разъяснить, что это туркмены, приехавшие к нему в становище закупать баранов. Но в становище и не пахло баранами, а всеведущий Алаярбек Даниарбек узнал: главный прасол–скупщик — не кто иной, как Ишим, родной брат самого Джунаид–хана. Уже не раз Алаярбек Даниарбек видел Ишима, разговаривающего с инглизом Уормсом.

— Керим–хан не любит англичан, — сказал тогда Петр Иванович. — У Керим–хана кровавые счеты с англичанами. Этот Уормс не много здесь успеет…

Но доктор сказал это так, больше для собственного успокоения.

— Не любит? — протянул Алаярбек Даниарбек. — Но золото Керим–хан очень любит. Даже если оно — инглизское золото… Петр Иванович, вот мы с вами перевязывали раны белуджу по имени Джамиль?

— Ну и что же?

— А знаете, кто такой Джамиль? Главный помощник Керим–хана. А где заполучил свои раны Джамиль? На колодцах Ага Чашме. А где колодцы Ага Чашме? В нашей Туркмении… Джамиль и его белуджи вместе с сыном Джунаид–хана Ишик–ханом пробрались через границу, чтобы встретиться с посланцами сардара Овеза Гельды. Но им солоно пришлось от Красной Армии. Любит Керим–хан или не любит инглиза Уормса, не знаю, по большевиков он не любит, это я знаю.

Солнце зашло. Густой, кирпичного оттенка туман стлался по махрившимся кистям прошлогоднего тростника. На безбрежные заросли, на далекие печальные холмы вечер накинул уже розово–пепельное покрывало. Утки вереницами летели на ночлег. Скрипучие их крики звали в глубину Герирудской долины к неземным, прекрасным садам древнего Герата. Синий, потухающий свет дрожал на краю неба.

Умиротворенный грустью, которую навевает таинственный конец дня, доктор медленно брел по тропинке, заблудившейся в колючем кустарнике. Цикады в зарослях гребенщика подняли оглушительный звон.

Петр Иванович не просто наслаждался природой. Петр Иванович зашел по дороге в шалаш к герирудскому перевозчику напоить лекарством его больного сынишку да заодно поговорить о возможности переправы «в случае чего» на тот берег… Перевозчик–таджик не любил белуджа Керим–хана и питал глубокое уважение к докторам. За один золотой перевозчик взялся тайком построить к завтрашнему вечеру «тутину» — большую лодку из пяти–шести сигарообразных связок камыша. Многие годы скитаний по Востоку научили Петра Ивановича осторожности: не придется ли покинуть белуджское становище поспешно и притом против желания Керим–хана? А ведь паром на главной переправе через Герируд в руках керимхановских людей. От сумасшедшего вождя белуджей можно ждать любых сюрпризов…

Мысли доктора метались. Но никто этого не подумал бы, глядя на его расслабленную, неторопливую походку. Он гулял, любовался природой Герирудской долины, дышал свежим воздухом и даже не злился на молодых бодрых комаров.

Тетива натянута до предела.

Сравнение красивое, даже романтическое. Но такие романтические сравнения хорошо читать в романах, сидя дома в кресле. А вот когда сам попадешь в такие… романтические обстоятельства…

Очевидно, Керим–хан делает сейчас выбор. Керим–хан присматривается. Но что выберет Керим–хан? Доктору хотелось думать, что он выберет все–таки… Черт возьми, наконец, что или кого выберет Керим–хан? Вопрос совсем не праздный.

Мистер Уормс глубоко антипатичен. Его апломб, его презрение ко всему русскому носит поистине англосаксонский характер. Уормс за два каких–то дня общения успел глубоко опротиветь Петру Ивановичу.

По необъяснимой логике вдруг ему пришло в голову, что Уормс опротивел и Керим–хану. Какие–то отдельные нотки в голосе белуджского вождя, чуть заметное раздражение, неприязненные взгляды говорили, что Уормс чем–то досаждал Керим–хану.