Тени сна (сборник)

С компьютерным безразличием Таксон Тей просчитал все вопросы статс-лейнанта о группе Петруза, о своей смерти в поезде от рук Черного Аристократа, и даже о взрыве корабля. Многое парень раскопал… Он вздохнул и закрыл глаза. Отвечать не хотелось. Слишком многое ему предстояло осмыслить. И заново прожить кровавую жизнь психоматрицы без сознания Тея.

— Оставьте меня в покое, — прошептал он.

Последующие четыре дня он провел в полузабытьи, изредка приходя в себя, но почти сразу отключаясь. Но сны Парадаса больше не приходили. Сознание Тея сливалось с психоматрицей, и этот болезненный процесс, как и восстановление изувеченного организма, забирал все силы. Лечебницкой баланды явно не хватало для регенерации тела, поэтому он катастрофически похудел, пустив на восстановление здоровые клетки. Хуже было с сознанием Таксона — прожитую им без Тея жизнь не перекроишь, как тело. Анализируя поступки психоматрицы, Таксон Тей мучительно переживал каждый свой день, проведенный в Бассграде после бегства из морга. Позицию Петруза он понимал, но его действия, сейчас, осмысливая новым сознанием, не принимал. А уж подбор группы Петруза, своих недельной давности единомышленников, товарищей, теперь вызывал у него содрогание.

Нет, не физическим уродством, а моральным. Начхать большинству в группе было на светлые идеи Петруза. Никифра в акциях больше всего интересовала экспроприированная сумма, на которую можно было безбедно существовать; Технаря, как сейчас он понимал, — не само оружие, а его действие, возможность с его помощью взорвать что-либо, разрушить, разнести в клочья; Костан упивался своей властью над чужими судьбами, и, единственное, что огорчало его, так то, что власть была тайной; а Андрик был просто патологическим убийцей. Пожалуй, один Жолис следовал за Петрузом по идейным соображениям. Но он тоже был озлобившимся функционером, не видящим других методов кроме террора.

Приходя в себя, Таксон Тей видел у своей постели сменявшиеся как в калейдоскопе лица санитаров, врачей, центуров. На вопросы он не отвечал, но сам от них постепенно «узнал», что Никифр и Жолис погибли через полчаса после осады котельной, подорвав себя в гараже Жолиса вместе с нарядом центуров. Сашан был убит на следующий день в перестрелке на площади Свободы, когда его случайно опознал кто-то из сослуживцев отца. Остальные ушли. Полученные из чужих голов сведения доставили Таксону Тею смешанное чувство горечи и облегчения. Горечи, что трое его бывших соратников погибли, облегчения, что остальные все-таки живы. И жив Петруз, а уж он-то не заляжет в берлогу, не утихомирится, а будет продолжать борьбу, пусть и неприемлемыми теперь для Таксона Тея методами. И это последнее вызвало у Таксона Тея чувство боли за этот застуженный холодом разобщенности мир, мир озлобленных одиночек, живущих сегодняшним днем, только своими идеями; декларирующих, что они борются за новый мир, а на самом деле просто ненавидящих этот, потому и берущих в руки оружие. Как же достичь нового мира они не знают. Как будто стоит только уничтожить всю мразь, и новый мир появится сам собой. Но самое страшное, болью свербевшее душу Таксона Тея, было то, что и он сам не знал, как построить такой мир без насилия.

На пятый день его вынесли на носилках из лечебницы, перевезли в крытой, чадящей древесной гарью машине на вокзал, и погрузили в тюремный вагон, стоявший в тупике. И только здесь Таксон Тей окончательно пришел в себя. Восстановление тела закончилось, он ощущал себя разбитым, слабым, но вполне здоровым.

Вагон вздрогнул и тихо покатил по рельсам. Таксон Тей «увидел», как маневровый паровоз вытащил его из тупика и прицепил к составу столичного поезда. Поднатужившись, Таксон Тей с трудом сел на нарах. Голова закружилась, стало поташнивать. Конвойный, молодой прыщавый парень, сидевший на табурете возле тамбура, с любопытством наблюдал за ним сквозь решетчатые клетки пустых камер. Вероятно, он впервые сопровождал тюремный вагон с одним единственным заключенным.

— Дайте попить, — попросил Таксон Тей. Голоса своего он не узнал. Еле слышный шепот, а не голос.

— Не положено, — неожиданным басом произнес конвойный. И ухмыльнулся.

Дверь тамбура распахнулась, и в вагон вошел статс-лейнант Геннад. Конвойный вскочил. Геннад кивнул ему и направился к камере Таксона Тея.

— Вечер славный, — проговорил он. — Смотрю, дела у вас идут на поправку.

Таксон Тей прикрыл глаза.

— Дайте воды… — просипел он.

— Хорошо, — кивнул статс-лейнант. — Есть еще какие-нибудь желания?

— И поесть…

— Конвойный! — окликнул Геннад. — Напоить и накормить!

— Сам с утра не жрамши… — пробасил конвойный.

Геннад рассвирепел.

— Начальника караула ко мне! — гаркнул он.

Конвойного как ветром сдуло. Через мгновение он появился в вагоне в сопровождении бравого срежанта в лихо заломленной фуражке.

— Господин статс-лейнант, — вытянулся тот в струнку перед Геннадом, осмелюсь доложить, но на заключенного довольствие не выписано.