Тени старинных замков

Вспомнил я о бабушке, о родных, товарищах, и захотелось узнать, что они теперь делают. Ведь если я даже в летаргии, то каково им! Если же в самом деле умер, то что ж тогда будет? Хотя это и во сне, но все же лучше, думаю себе, его допросить. Я никак не мог понять, что ему за дело до меня, при чем, собственно, он тут и почему так настоятельно смеет требовать от меня то и другое. Но я боялся его обидеть, а потому не знал, как бы это ловчее выразить. Как вдруг, представьте мое удивление, он отвечает мне на мои мысленные вопросы и говорит:

— Тебя удивляет мое вмешательство? Знай, друг мой, что мы с тобой очень тесно связаны! Все, что касается тебя, касается также и меня.

Из его слов не могу передать точно, но я понял, что он приставлен ко мне свыше и всю мою жизнь был около меня, все обо мне знает и всегда всюду сопутствовал мне. Это поразило меня и очень мне не понравилось, потому что хотя у меня и не было тяжких преступлений, но, согласитесь, каково видеть существо, которое не только явные, но и все тайные ваши поступки и даже мысли знает. Мне сразу стало неловко быть около него, и я не мог на него смотреть прямо, а глядел, знаете, так искоса, потому что, как глянешь, сейчас приходит в голову: ведь он и про то, и про это знает. Нехорошо, право, очень нехорошо!

«Ну-с, — думаю, — как быть?»

И говорю ему:

— Конечно, вас свыше поставили, но я на вашем месте не взял бы на себя подобную роль.

Сам же думаю и соображаю, что сделать мне. Теперь уже подавно мне его общество стало еще тягостнее. А главное, что меня стесняло, это то, что я не смел думать, зная, что ему видны мои мысли, и я стал отгонять от себя всякую мысль, что совсем выходило нехорошо и путало меня… Увидев это, он сказал мне:

— Я ведь поставлен не следить, а охранять тебя. За все твои поступки я отдаю отчет, как бы ты сам.

После этого мне стало совсем нехорошо. Еще этого недоставало, чтобы кто-нибудь отвечал за мои поступки. И мне стало так неловко, что я рассказать не могу. Я и говорю ему:

— Извините, я этого не знал. Уверяю вас, что если бы я хоть несколько подозревал это, то я бы себя лучше вел, чтобы вас не подводить. Ну скажите, а за ваши поступки я тоже отвечаю?

Мой вопрос его очень удивил, и он даже улыбнулся.

— Не думаю, — говорит. — У меня ведь личной жизни нет. Я теперь ведь живу единственно одной вашей жизнью.

Бог знает, какой это мне чушью показалось. И опять я с благодарностью вспомнил, что ведь это все я вижу во сне. Я и говорю ему:

— Что же нам теперь делать?

Он вздохнул и говорит:

— Нужно вам совсем отрешиться от мысли, что это только один сон. Вы должны усвоить себе, что это действительность, и должны согласиться начать проходить всю свою прожитую жизнь сначала.

— Ну, знаете, по-моему, вот это последнее совсем лишнее! Вы говорите, что знаете мою жизнь, так за что же меня еще казнить разными неприятными воспоминаниями?

— Это нужно для того, чтобы вы лучше поняли, что в вашей жизни было дурно и что хорошо.

— Ах, Господи, да я совершенно на вас полагаюсь! Согласитесь со мной, что то, что было дурно, не сделается хорошим, ну и пусть так остается! Вот если бы вы были так добры и как-нибудь разбудили меня, то я обещаю вам, что вечно буду помнить, что вы ответственны за меня, и постараюсь жить по совести.

— Нет, — говорит, — я не могу умершего разбудить.

— Вот-те и штука… Так как же, не могу же я вечно спать?

Он опять стал уверять меня, что это не сон. Как я ему ни доказывал, что это сон, он все стоял на своем.

Знаете, это привело меня в такое уныние, что хоть плачь. И опять напала на меня тоска.

— Ну, — говорю, — проводите меня хоть в Киев к бабушке, посмотрю, что она делает. Вот если она спит, значит, еще ночь и все обстоит благополучно.

— Хорошо, — говорит.

И опять полетели. Дорогой думаю: что из этого? Ведь бабушка может и ночью не спать. Бог знает, какая опять выходила путаница.

В Киеве мы спустились у нашего дома. Вот удивление!.. И дом, и улицы так ясно вижу, ну совсем как не во сне, а наяву.

— Хочешь войти? — спрашивает он.

— Да, — говорю, — стоит только позвонить.

— Зачем? Входи прямо!

И вижу я, что он через стену проходит.

— Ну, — говорю, — и вам не стыдно меня морочить? Вы говорите, что это не сон, а сами проходите через стену. Где же видано, чтоб так входили?

Он на это ничего не ответил, но я тоже незаметно для себя за ним, без всякого усилия, через стену так и прошел. Попал я прямо в свою комнату. Вот-де и съездил в Крым! Как и не уезжал, вошел и уселся на стуле.

Все стоит, как стояло. Только одно удивило меня, что в моей комнате кто-то поселился, и, должно быть, женщина, потому что женские платья лежали тут. На моем столе все книги прибраны к стороне, а на середине стола стоят разные баночки, скляночки, ну, как это всегда бывает у барынь.

— Кто бы это мог быть у нас?.. Бабушка никого не ждала…

Дверь отворилась, и я вскочил и спрятался за шкаф, думаю: не напугать бы. Особенно смущал меня мой спутник и его вид. Хотя, сказать правду, в нем ничего не было страшного, напротив, он был чрезвычайно прекрасен, но все-таки вид его был необычен.