Тени старинных замков

Предстоящее знакомство читателя с фрагментом написанного И. С. Тургеневым в 1861–1863 годах рассказа «Призраки» требует некоторых пояснений. Начиная с этого произведения в творчестве Тургенева все чаще проявляется образ «таинственного»: «Собака» (1864), «Странная история» (1869), «Стук… Стук… Стук!..» (1870), «Часы» (1875), «Сон» (1876), «Песнь торжествующей любви» (1881), «После смерти» (1882) и некоторые другие, в частности незавершенный рассказ «Силаев», над которым писатель работал предположительно в конце 70-х годов. Все эти произведения исследователи творчества писателя относят к «таинственным повестям» Тургенева.

Их открывает рассказ «Призраки», названный в подзаголовке «Фантазией». Зачем автору потребовалось такое уточнение? Не предвидел ли он непонимания, неприятия нового для его творчества жанра со стороны читателей, друзей, собратьев по перу и критиков? Исследователи творчества Тургенева обратили внимание, что писатель, «словно предвидя это непонимание, предохранял себя на всякий случай разговорами о „пустячках“, „безделках“, „вздоре“. А потом сердился и переживал, когда эти „пустячки“ так и признавались пустячками…» (И. Виноградов).

«Таинственные» повести Тургенева были встречены современниками почти в штыки. И. Виноградов в этой связи замечает: «Трезвый реалист, всеща поражавший удивительной жизненной достоверностью своих картин, — и вдруг мистические истории о призраках, о посмертной влюбленности, о таинственных снах и свиданиях с умершими… Многих это сбивало с толку». Особенно досталось писателю за рассказ «Собака» — о разорившемся помещике, которому чудится, будто его преследует призрак какой-то таинственной собаки. Один из ближайших друзей Тургенева, В. П. Боткин, познакомившись с «Собакой», написал ему: «Она плоха, говоря откровенно, и, по мнению моему, печатать ее не следует. Довольно одной неудачи в виде „Призраков“.» А поэт и переводчик П. И. Вейнберг поместил в сатирическом журнале «Будильник» нечто вроде открытого письма Тургеневу в стихах:

«Я прочитал твою „Собаку“,
И с этих пор
В моем мозгу скребется что-то,
Как твой Трезор.
Скребется днем, скребется ночью,
Не отстает
И очень странные вопросы
Мне задает:
„Что значит русский литератор?
Зачем, зачем
По большей части он кончает
Черт знает чем?“»

Но вместо ожидаемого «конца» последовал новый взлет творчества писателя, не понятый не только современниками, но и в более позднее время. Появление «Призраков» современные исследователи творчества Тургенева связывают с внешними и внутренними причинами: «когда происходило обострение классовой борьбы, Тургенев приходил в угнетенное состояние»; он «пережил в этот период тяжелый душевный кризис, может быть самый острый из всех, что пришлось ему когда-либо испытать», писал в 1962 году И. Виноградов. Но, поразительно, последнее не отрицает и сам Тургенев. В письме В. П. Боткину от 26 января 1863 года он пишет в связи с «Призраками»: «Это ряд каких-то душевных dissolvingviews (туманных картин. — И. В.) — вызванных переходным и действительно тяжелым и темным состоянием моего Я». Насколько писатель был искренен в оценке своего состояния перед другом, мнением которого дорожил? Не «прибеднялся» ли он на всякий случай?

Положим, «Призраки» написаны Тургеневым в состоянии тяжелого душевного кризиса (правда, остается непонятным, как в таком состоянии мог быть создан такой шедевр), ну а другие «таинственные повести»?

Что, обострение классовой борьбы и вызванное этой и другими причинами «тяжелое и темное состояние» продолжались еще два десятилетия, до 1882 года? Ведь нет же, а шедевры, в том числе и «таинственные», продолжали выходить. Так в чем же дело? Все очень просто. Тургенев никогда не изменял себе. Он как был, так и остался реалистом, в том числе и в изображении «таинственного». Дар писателя, наблюдательность, интуиция, знание жизни своего народа позволили Тургеневу отображать «таинственное» с такой точностью в деталях, какая не всегда доступна иному профессионалу. На это обстоятельство обратила внимание М. Г. Быкова. В книге «Легенда для взрослых» (Москва, 1990), в которой рассказывается о проблеме потаенных животных, включая и снежного человека, она задается вопросом: «Применял ли когда-нибудь Тургенев знание о необычном в природе в своем творчестве?» И отвечает на конкретном примере: «В рассказе „Бежин луг“ природа вплотную на мягких лапах подступает к ребячьему костру. <…> Поражают детали, конкретные знания: „Леший не кричит, он немой“, — роняет Илюша, которому на вид не более двенадцати лет». Это к вопросу об аналогичной молчаливости снежного человека. А в письме к Е. М. Феоктистову Тургенев в отношении «Бежина луга» заметил: «Я вовсе не желал придать этому рассказу фантастический характер». Такое мог сказать только реалист.