Как бы то ни было, но годы шли, и мисс Марион перестала посещать церковь. Я не слишком много думал об этом, предположив, что виной тому старческая немощь. Ее старик шофер умер, и у нее по соседству оставалось еще несколько друзей, которых выбрала она сама. Я был единственным, кого она видела регулярно, и, когда она прекратила приезжать на службы, я постарался наносить ей визиты почаще. Но я не ездил к ней так часто, как следовало бы. Перед поездкой я обычно звонил ей. Это также было ошибкой, хотя я не сознавал этого. Это давало ей время, чтобы хорошо подготовиться к приему, подать в гостиную чай и натереть до блеска столовое серебро. Она приводила все в порядок, чтобы оставить меня в неведении, но мне следовало быть более наблюдательным. Женщина бы заметила, что ее одежда поношена и вышла из моды; психолог увидел бы другие признаки. После того как ее покинул последний из слуг, я увещевал ее, что неразумно жить одной в таком большом пустом доме. Она отвечала, вскинув голову, что должна остаться, как говорится, благородной высокодуховной девушкой, что она в состоянии управляться с хозяйством и что самым добрым поступком по отношению к ней было бы позволить ей умереть, так же как и жить, в ее собственном доме. Когда она сказала о своем отрицательном отношении к приютам и больницам, я впервые увидел у нее на лице выражение сильного страдания.
Отец Стивен докурил трубку до конца. Он сидел, покачивая ею в руках, его лицо вытянулось.
– Совесть никогда не прекратит терзать меня, – сказал он тихо. – Если бы я действовал быстрее, то мог бы предотвратить случившееся. Но... – Он сделал жест рукой с трубкой. – Я не собираюсь заниматься здесь самобичеванием. Поверьте мне, я уже достаточно это делал.
Я никогда не забуду день, когда я узнал правду. Это был холодный зимний день. Уже несколько недель стояла морозная погода, и земля была покрыта снегом. У меня было поручение по соседству, и я решил заехать к мисс Марион. Я не видел ее некоторое время.
Когда я открыл дверь, она была закутана в шаль, в серую шерстяную шаль, тщательно починенную во многих местах, где были дырки и потертости. Казалось, что она не очень обрадовалась мне, но повела меня в маленькую гостиную внизу, которую, я думаю, мистер и миссис Блэклок превратили в комнату для завтраков. В отличие от других частей дома, довольно холодных, здесь было тепло. Воздух был невыносимо спертым. Бреши в окнах были заткнуты тряпками. Одеяла, аккуратно сложенные на диване, говорили о том, где мисс Марион спит. Она жила в этой комнате, в которой сохраняла тепло. В камине тлел огонь. Возле него стояла корзина, полная веточек и прутьев – тщательно собранных остатков дров. Я видел, как она, прихрамывая, ходила по комнате и тяжело останавливалась, чтобы подобрать упавшие веточки. С болью в сердце я присел на стул, который она мне предложила.
Но худшее было впереди. Она была встревожена. Она говорила сумбурно, торопясь и бессвязно. Я был так потрясен, что едва замечал это. Словно пелена спала с моих глаз: каждый предмет, который я видел в этой комнате, включая ее хозяйку, свидетельствовал о бедности и лишениях.
Наконец она неожиданно сказала: «Святой отец, есть кое-что на моей совести. Я пытаюсь набраться храбрости, чтобы рассказать вам об этом». Я спросил, не желает ли она исповедоваться, но она решительно в знак отказа покачала головой. «Я не хочу, чтобы мне отпустили грехи, отец. Для этого я должна буду обещать не совершать грехов впредь, не так ли? Но я не собираюсь отказываться от них».
Как ни парадоксально это звучит, но речь ее подбодрила меня. Физически она неплохо себя чувствовала для ее лет. И мрачный юмор, который искривлял ее губы, когда она говорила, убеждал меня в ее умственной полноценности.
Как я ошибался! Я не догадывался об этом, пока она не начала свой рассказ. Вы не можете представить себе ужас, охвативший меня, когда совершенно спокойно она информировала меня о том, что в течение десяти лет живет в доме с... она назвала его «мой духовный друг». Его общество явилось утешением ее старости. Он так любил ее, развлекал, помогал. Моя кровь холодела, когда она описывала, как они вместе сочиняли музыку, играли в карты, разговаривали, обменивались рассказами. Кульминация пришла, когда она назвала источник своих прегрешений. Находясь ли в нужде, получила она своего друга из рая, которого тот стоил? Или это был ангел-хранитель, принявший видимую форму и посланный ей богом?