Тени у порога

Надо сказать, что «отмеченных» рукописей в процентном соотношении было меньше, чем «отмеченных» книг. Многие неизданные авторы грешили сырой логикой произведения, сводящей на нет цельность общего замысла. Вместо пряжи с красивым рисунком получался комок разноцветных нитей. Такие произведения Лядов не «слышал», едва начав читать. Чтобы удостовериться, представляет книга ценность для проекта или нет, приходилось читать целиком. Сверкнувшие было находки терялись за неожиданными, совершенно ненужными поворотами сюжета, которые в свою очередь так же не имели логического развития. Несколько рукописей пришлось отвергнуть, хотя у авторов имелся потенциал, который Лядов называл изотропным. Надо было просто подольше посидеть над рукописью и никуда не торопиться, дабы авторское ощущение выбрало одно русло, застыло конкретной отливкой, а не растеклось наспех шлепнутым блином.

Одна отвергнутая рукопись особенно врезалась в память, но по причинам иного плана. Написанная простым карандашом в амбарной книге скотником совхоза «За коммуну!» деревни Забабахино, вещь брала за живое. Страницы были прожжены во многих местах, испещрены кругами от донышек мокрых сосудов, на полях наряду с рисунками звездолетов и женских профилей, чужой, не авторской рукой были написаны матерные слова и нарисованы рожицы чертей, а некоторые слова в тексте той же чужой рукой были перечеркнуты и заменены на народно-альтернативные. Рассказывалось в этом произведении о том, как зловредные замудяне с Сатурна решили похитить орденоносную свиноматку с целью коварно изменить ее генетический, код, дабы после захватить Землю, проникнув в тела людей через шашлык. Почти воплощенный бесчеловечный замысел рухнул, когда санэпидстанция нагрянула с проверкой в придорожное кафе, где жарилась первая партия генетически измененного шашлыка. Никто дьявольского жаркого отведать не успел, так как кафе было немедленно закрыто в связи с вопиющими нарушениями норм гигиены, невзирая на попытку хозяина кафе дать взятку. Короче, Землю спасла антисанитария и верность служебному долгу.

Лядов нащупал бокал, приподнял голову, хлебнул вина и улегся снова.

Профессиональные авторы писали более гладко, но иногда за плохо пригнанными эпизодами Лядов видел крепко свинченный каркас, который видеть совсем не полагалось. То ли автор спешил, то ли разочаровался в сюжете, но уже не мог остановиться — договор ли с издательством над ним висел, либо писать стало привычкой.

Допив вино, Лядов уснул прямо на полу, свернувшись калачиком, сунув ладони под мышки, со стопкой книг под головой.

Утром он с удивлением обнаружил, что помнит большие куски, даже целые главы из прочитанных книг. Не загромождая память, тексты легко появлялись откуда-то, стоило подумать о произведении или авторе. Это было очень удобно. Лядова не занимала мысль, откуда пришло такое умение. Возможно, сказалось долгое нахождение среди книг, или, быть может, события последнего безумного месяца включили какие-то скрытые ресурсы, или с памятью произошло что-то иное — ему это было не важно.

Отныне он мог мгновенно сравнивать весьма пространные куски текстов, искать пропущенные в первом прочтении смысловые слои, почти не обращаясь к бумажным страницам. Сложный маршрут прогулок по этажу в лабиринте сплошных книжных полок оборачивался молниеносным перечитыванием сотен томов. Он не мог дословно цитировать всю книгу, конечно, но чем качественнее был текст, тем четче вырисовывалось облако образов и смыслов. Каждому произведению была присуща своя уникальная форма.

Понемногу между отдельными, совершенно не связанными ничем произведениями — авторы могли жить в разных столетиях на разных континентах — начали появляться тонкие связующие нити. Данный факт очень заинтересовал Лядова, но пока было не ясно, что с этим можно сделать.

Он не мог сказать, что хочет разобраться в произошедшем на Камее. Больше это походило на прежнее увлечение стариной, к которому он относился совершенно некритично. Просто делал то, что нравилось делать. Однако сейчас цель стала конкретной, а средства гораздо более овеществленными. Тысячи настоящих древних книг и тем более рукописей вызывали громадный эффект присутствия. Ему даже не приходилось прилагать усилия, чтобы почувствовать себя в прошлом. Факт нахождения на космической лаборатории — если не заходить в рубку и ангар с выключенными киберами — был недоказуем. Стандартные для любого времени коридоры и комнаты, типовые деревянные стеллажи, а в них книги. Более — ничего.