Тени улицы марионеток

— Понимаю вас. Но и вы меня поймите, войдите в мое положение. После случая с птицей все настроились против Врежа, никто с ним не хочет разговаривать. Возможно, со временем мне бы удалось сгладить этот конфликт, но... Он болен. Я боюсь его. Вчера я предупредила, чтоб он больше не появлялся в школе, пока не придете вы... Одним словом, думаю, вам придется забрать его из этой школы.

Каро понурил голову и не мог произнести ни слова. Что он мог сказать? Так они и молчали. Учительница заговорила первой:

— Я не могу... У меня просто нет морального права... Он совершенно не поддается воспитательным мерам. — Ее лицо покрылось розовой краской. И вдруг взглянув на часы, она воскликнула: — Ой, опаздываю!

— Вас проводить?

— Нет-нет, — испугалась она, — меня ждут на улице. И все-таки покажите его...

— Психиатру?

— Да. До свидания.

— До свидания.

— Держите меня в курсе всего. Но в школу пусть пока не приходит.

— Ясно, — произнес Каро, чувствуя, как тяжело учительнице говорить все до конца. Каро вышел из школы, но направился не домой. Ему не хотелось встречаться с сыном. Не мог. Пока нечего было сказать. Входя в кафе, он вдруг ясно осознал, что ему просто нечего сказать сыну — ни теперь, ни позже, ни когда-либо. Даже видеть его не хочет. Боится. А потом вдруг понял, что ему нечего сказать вообще никому, а в первую очередь — себе самому.

Взяв бутылку, он отыскал глазами самый темный уголок, устроился и налил в стакан приторного, как сироп, вина. Из своего темного угла, как из засады, смотрел он в прокуренный зал. В едком дыме, подобно теням, двигались силуэты пьяниц, и в каждом из них жила неохватная, с космос, трагедия. В каждом без исключения. Многие просто не чувствуют, не понимают этого, но Каро сознавал, что неохватность трагедии может, превратившись в маленький комок сверхплотного вещества, приютиться в уголке души, а в нужную минуту выйти оттуда, разползтись и поглотить все под собой, затем все вокруг, наконец — всю неохватность и хохотать над оплеванной иллюзией счастья, показывать на бездонный, пустой и темный космос и хохотать: «Смотри, наивное дитя, неужели можно быть счастливым здесь, неужели я позволю?! Где оно — твое счастье, в какой галактике? А может, в «черных дырах»? Так лети, оторвись от земли, лети и ищи! Ха-ха-ха!..»

— Устроился поглубже, чтобы никто не обнаружил?

— Угадал, именно для этого.

— Так мне садиться?

— Садись, если приспичило, — недовольно отреагировал Каро.

— Может, угостишь винцом? — Алкаш присел.

— Кончилось, — Каро кивнул на пустую бутылку.

— А денег нет?

— Нет.

— Ну да, так я и поверил. Скупость тебе не к лицу.

— Зато тебе к лицу. Можешь обшарить мои карманы. Ты бы сам угостил хоть раз.

Алкаш призадумался, затем со вздохом поднялся с места и вскоре вернулся с двумя стаканами вина. Руки дрожали, но он так и не пролил ни капли.

— Взял в долг, — сказал алкаш, усевшись. — Завтра отдам. Смотри, не плати, я сам достану где-нибудь и заплачу.

— Спасибо.

Вино показалось Каро не сладким и не горьким, просто не имеющим вкуса.

— Сладкое. Я больше люблю сухое, — сказал алкаш и добавил; — Нашел?

— Нет, — ответил Каро, даже не вникая в суть вопроса, ибо о чем бы его ни спросили в данную минуту, такой ответ был бы самым верным. — Я пошел, — отрезал он.

— Помешал тебе. Может, мне пересесть?

— Сиди уж. Далеко, близко — никакой разницы.

— Ладно, иди. Только смотри, не плати за вино, я сам откуда-нибудь достану.

—  Не беспокойся, заплачу.

На улице было еще темно. От растаявшего снежного покрова остались лишь грязные клочья под стенами. Каро бесцельно брел по улице и не сразу догадался, что ноги сами ведут его в сторону церкви. Иллюзорный порыв, воздающий должное памяти! Церковь не вдохновляет, не говорит ни о чем. Что говорить? Кто будет говорить? Ему самому тоже не о чем говорить в церкви. Кому говорить? Его нет среди пылающих свеч, вызывающего рвоту запаха ладана, фанатиков с воздетыми кверху глазами. Его нет в этом лжехраме. Сюда Его водворило людское желание, подогретое воображением. Впрочем, Он всегда там, куда его водворяют. Чего стоит не имеющий пристанища Абсолют, место которому отыскивает распаленное, болезненное воображение?!

По железнодорожному мосту медленно полз товарный состав. И вдруг Каро с диким воплем сорвался с места и бросился под мост. Он кричал, что было силы, кричал так самозабвенно, что не заметил, как удалялся поезд, и последний вопль зазвучал уже в гулкой тишине. В окнах дома напротив возникли лица любопытных. Каро втянул голову в плечи и стремительно зашагал прочь.