Тени утренней росы

– Засранец, – говорю я по-русски, к восторгу своих соотечественников. – Сукин сын.

– Это я понял, – кивает Нейл и поднимает вверх обе руки в знак безоговорочной капитуляции.

После чего запускает руку в карман и достает жеваную бандану черного цвета с черепушками и скрещенными костями. Повязывает на голову, приосанивается: ну что, крутой я чувак? Я в изнеможении закрываю глаза.

Послушать гида тоже в принципе интересно. Меня бесят только многозначительные взгляды кумушек, чьи необъятные формы так и прут из коротких маечек и брючек-капри. Все они уже раскусили нас. Это как дважды два. Русская бабенка, определенно при деньгах, сняла себе молоденького иностранца, одного из тех, что вечно тусуются неподалеку от модных курортных местечек в ожидании спроса на свои сомнительные достоинства. Да вы посмотрите на него – длинноволосый неформал, левша, бездельник, избалованная скотина. И эта дура, которая кудахчет над ним, как наседка.

Нейла все это ни капли не смущает. Наоборот, исподтишка наблюдая за мной и за остальными, он испытывает своеобразное удовольствие, сродни тому, какое получаю я, катая его на пассажирском сиденье своей машины. Экскурсия ему, ясное дело, не нужна, про Кносский дворец он знает больше любого гида, поэтому, не понимая ни слова, просто слушает с интересом русскую речь и наслаждается моим смятением.

Самая грозная и таинственная часть дворца – лабиринт Минотавра – закрыта для посещения. Будто бы из-за угрозы обвала. Но Нейл шепотом сообщает мне, что эта мера предосторожности была предпринята после того, как несколько энтузиастов от науки, а вслед за ними и целая группа археологов-любителей сгинули без следа в мрачном подземелье, причем произошло это не триста лет назад, а совсем недавно, в конце XX века.

– Ты считаешь, Минотавр все еще там? Но ведь Тесей убил его.

– Кто знает, – пожимает плечами мой спутник. – Ведь живых свидетелей не осталось.

На выходе из так называемого коридора процессий к большим южным пропилеям он роняет зажигалку, и стройненькая блондинка лет семнадцати в коротких джинсовых шортиках неожиданно подбирает ее и подает ему. Он рассеянно благодарит. Бормочет своим хриплым баритоном: «Thank you». Мамаша и папаша начинают встревоженно переглядываться. Мой фений[16] и девочка, отстав от группы, обмениваются несколькими фразами, и мне, плетущейся в хвосте, удается разобрать последнюю: «I’m hard to please». «Мне трудно угодить». Подумать только, этот гад сообщает ей, что ему трудно угодить…

Уж не знаю, о чем у них там идет речь, в любом случае это переходит всякие границы. Слава богу, девчонка догоняет своих родителей, а Нейл присоединяется ко мне. Я готова его растерзать.

– Все в порядке? – спрашивает он, не выпуская изо рта сигарету.

– Да, конечно. А у тебя? Тебе не скучно здесь?

Он снимает темные очки и пристально смотрит на меня, щурясь против солнца.

– Мне никогда не бывает скучно.

– Рада за тебя. А дворец царя Миноса представляет для тебя какой-то интерес? Или ты уже столько раз бывал здесь, что тебе знаком каждый камень?

– Дворец хорош. На мой взгляд, сэр Артур Эванс реставрировал его слишком рьяно, но в целом…

На обратном пути он долго молчал, глядя в окно со своей стороны и время от времени делая глоток из бутылки. Пьет пиво, мерзавец. А я – я за рулем.

Так что же произошло? И почему я до сих пор чувствую себя оплеванной?

И вдруг он произнес, вернее, проронил, как роняют камень:

– Ты стыдилась меня.

Прямо в точку. Мгновенно я покрылась потом с головы до ног.

– Да.

Голос мне изменил, поэтому мое «да» прозвучало как «кар-р», к тому же я сказала это по-русски.

– Ты первая женщина, которая стыдится бывать со мной на людях. – Он помолчал, искоса разглядывая мой профиль. – Не думал, что такое возможно.

– Не думал? Понимаю. Ты к этому не привык. – Я почувствовала, как сузились мои глаза, как участилось дыхание. Я крепче вцепилась пальцами в руль. – А почему не привык, как тебе кажется? Может быть, потому что ты красив?

Он коротко кивнул:

– Мне говорили.

Увидишь такого – и перехватит дыхание. Как у той малышки в джинсовых шортах.

– Многие?

– Какая разница.

– В этом-то все и дело, – вырвалось у меня. – Тебе наплевать. Наплевать на то, как ты выглядишь со стороны. Наплевать на то, что подумают люди…

Мне бы помолчать, но нет, куда там. В ступор я впадаю, только когда нужно принять по-настоящему серьезное решение.

– Что они подумают? – Повернувшись на сиденье, он уставился на меня своими невозможно зелеными глазищами. – Но почему тебя это беспокоит?

– Видишь ли, – съязвила я, – это издержки хорошего воспитания.

– Хорошего воспитания? – Он кашлянул, пряча улыбку. – Вообще-то это называется по-другому.

– И как же?

– Ханжество.

Жаль, я не видела его лица, когда он произносил это слово. А может, и хорошо, что не видела, иначе непременно вцепилась бы ногтями. Глядя на дорогу через лобовое стекло, я мысленно сосчитала до десяти и только после этого заговорила:

– Послушай, если ты собираешься продолжать в том же духе, разумнее будет закончить все прямо сейчас. Пока мы еще не…