Тени в переулке

Поборы с каждым днем увеличивались, а пьянки принимали чудовищный размах. В некогда пристойном доме бывшего фабриканта голосили цыгане, пели опереточные дивы и известные московские куплетисты.

Обложенные непосильной данью частники отправились с жалобой в МЧК. Руководитель этой могущественной организации Николай Манцев поручил разобраться с Жарковым начальнику уголовного подотдела МЧК Мартынову.

Сотрудники подотдела опросили людей, агенты Мартынова проникли на очередную гулянку, устроенную Жарковым.

Манцев получил исчерпывающий отчет.

Решение было кратким — расстрелять.

Чекисты взяли Жаркова с компанией как раз в момент празднования старорежимного праздника, Рождества, и отвезли всю компанию на Лубянку.

Манцев сам приехал в бывшее гнездо разврата, прошелся, осмотрел картины и приказал, чтобы живопись и серебро не растащили местные партумельцы, передать все на вечное хранение художнику Литвинову, живущему на даче в Сокольниках. Литвинов был обласкан властью, так как писал революционные плакаты.

Приказано — сделано.

Серебряная посуда и картины по описи были переданы художнику, которому выдали охранную грамоту от МЧК. Литвинов честно пытался устроить в Сокольниках музей живописи и русского серебра, но властям было не до него. Главное, народ накормить, а потом все остальное.

Так и осталась коллекция Куликова на ответственном хранении в доме художника. Он, как мог, пополнял ее, потом дело продолжил его сын, художник-реставратор. Так она и дожила до наших дней.

* * *

Как пелось в небезызвестном приблатненном городском романсе, «нас было пятеро фартовых ребятишек». И мы решили устроить новогодний круиз, то бишь ночью посетить несколько веселых компаний, куда мы получили приглашение заранее.

Начать решили у меня на улице Москвина. Компания подобралась веселая, все до одного недавно разошлись с женами и, как писал Маяковский, были «свободны от любви и от плакатов».

Был продуман маршрут новогоднего круиза. Сначала выпиваем у меня, потом едем в Сокольники, где у некой Марины гуляла компания забубенных художников, потом выдвигаемся в центр, на улицу Горького, в дом, где магазин «Армения». Там в огромной четырехкомнатной квартире нас ожидало весьма изысканное общество и несколько прелестных свободных дам.

В Сокольники к художникам нас приглашал Володя Сафронов, олимпийский чемпион по боксу, сменивший перчатки на палитру, а на улицу Горького нас зазывал журналист-международник с иновещания Жорик Гаврилов. Он же обеспечивал стремительное передвижение по улицам столицы нашей мобильной группе. Жорин папа когда-то работал в Моссовете и приобрел списанный «ЗИМ», их тогда повсеместно убирали из госучреждений, заменяя двадцать первыми «Волгами».

Ровно в одиннадцать вся наша команда собралась на Москвина, каждый что-то приволок из дома, и стол получился очень неплохой.

Мы проводили старый год, потом, когда на моем стареньком КВН появились кремлевские часы, поздравили друг друга с Новым годом и начали собираться.

Первый пункт был Сокольники, где Володька Сафронов имел виды на хозяйку, искусствоведа Марину Литвинову.

Прихватив с собой «боезапас»: коньяк, водку и шампанское, — мы погрузились в некогда номенклатурную машину и начали круиз.

Надо сказать, что сокольнические дачи давно стали частью Москвы, но Володя Сафронов сидел за штурмана рядом с Жорой, и мы доехали, не блуждая по лесным аллеям.

Бывшая дача, а ныне личный городской дом был огорожен штакетником. Перед домом стояла украшенная всякой ерундой елка. Из распахнутого окна доносилось нестройное пение:

На диване, эх, да на диване!
Мы лежим, художники!

Когда мы вошли в калитку, из окна вылетели две пустые бутылки и тарелка с закуской.

— Вроде бы холодец выкинули, — печально сказал Валера Осипов.

Нас встретила хозяйка. И мы поняли, почему Володя Сафронов так стремился попасть в этот дом.

Марина приняла нас очень приветливо, что нельзя было сказать о ее гостях. Художники начали провожать старый год аж тридцатого числа, поэтому были тяжело и мрачно пьяны. Я никогда не видел столько лохматых бород и выношенных свитеров, собравшихся в одном месте.

Володьку Сафронова они встретили с подобающим олимпийскому чемпиону восторгом. Юру Пузырева тоже отметили своим вниманием, правда, называли его Толей Кузнецовым, что страшно обижало нашего друга.

Валера Осипов был необычайно контактным человеком. Его повести «Неотправленное письмо» и «Серебристый грибной дождь» были бестселлерами, и многие читали их. На меня и на Жору художники смотрели с явным неодобрением.

Пока знакомились, я оглядел гостиную, всю увешанную картинами. Здесь в основном были пейзажи. Узнал Айвазовского, Клевера, Ярошенко, Васильева. Хозяйка, увидев, что меня интересует живопись, пригласила в соседнюю комнату, где вся стена была увешана картинами Сомова. Но полюбоваться мне не удалось, трубный глас народа позвал нас к столу.

В гостиной я заметил на комодике красного дерева огромную металлическую вазу, полную фруктов.