Тени в переулке

Когда Германия напала на Польшу, вполне естественно, началась паника, людям срочно понадобились деньги, чтобы уехать от войны куда угодно, хоть на Северный полюс.

Очень много ценностей скопилось в брестском ломбарде. После прихода советских войск ломбард из частного стал государственным, и новая власть была готова платить по финансовым обязательствам старых хозяев.

Козура и его друганы были людьми серьезными, они завербовали служащую ломбарда, которая не только рассказала, сколько ценностей находится в хранилищах, а, главное, сняла слепки с ключей.

Сначала думали устроить налет, но потом решили действовать иначе. 14 июня 1941 года кобуром вскрыли стену, проникли в помещение, никакой охранной сигнализации не было, вскрыли хранилище и унесли огромное количество ценностей.

Когда служащие ломбарда в понедельник пришли на работу, Козура, напевая танго, чинил велосипеды в Пинске.

А через неделю началась война.

Ценности брестского ломбарда так и не нашлись, не всплыли они и после войны. Наверно, схрон Козуры случайно попал к немцам.

А вот за что убили человека, которого все знали как Андрюху Поляка, неизвестно. В тот день были выдвинуты две версии. Его могли разыскать подельники по брестскому делу и убили, считая, что он присвоил ценности. А может, все было еще проще: убили не Анджея Козуру, а Андрюху Поляка за не ведомые никому дела с московскими блатняками.

Иногда, крайне редко, телевидение показывает фильм Евгения Габриловича и Михаила Ромма «Мечта». Там есть сцена в ресторане «Атлантический океан», где и звучит одна из мелодий, которую играл в Большом Кондратьевском Андрюха Поляк. Я слушаю ее и вспоминаю фотографию знаменитого кобурщика Анджея Козуры. Шляпа-борсалино, двубортное пальто, галстук-бабочка.

Его давно нет, а мелодия, подаренная им, жива.

* * *

Однажды летом мы делали фильм «Время жестоких». Когда я писал сценарий, мне хотелось передать обстановку чудовищного разлома начала так называемых реформ. Показать людей, утративших в одночасье нравственные ориентиры.

Как ни странно, главной приметой тех дней стали уличные оркестры. Они играли в переходах, на тротуарах, в скверах — везде, где люди могли бросить в лежащую шапку или картонный ящик какие-то деньги. Москва запела, но это была музыка горя и нищеты.

Я написал подлинную сцену. На Новом Арбате, недалеко от ресторана «Прага», играл коллектив знаменитого Бориса Матвеева. Он сам, как всегда элегантный, со знаком «Заслуженный артист СССР» на темном пиджаке, мастерски работал на ударных. Люди слушали, аплодировали, бросали деньги в картонный ящик. Я дождался перерыва и подошел к Борису.

— Вот видишь, Москонцерт накрылся, работы нет, пришлось стать уличным музыкантом, — вздохнул он.

— Это не самое плохое.

— Конечно, ты посмотри, как нас слушают.

Публика принимала музыкантов великолепно.

Мы через тринадцать лет воссоздали эту сцену и сняли ее для нашего будущего фильма. Сняли всю, кроме одной детали.

В тот день у ресторана «Прага» остановился перламутровый спортивный «мерседес», тогда это была еще редкость, и из салона вылез Гена Малыхин, у которого среди его коллег по фарцовке были две клички: «Сопля» и «Поганый Человек».

Так вот, Поганый Человек, одетый во все дорогое, небрежно, враскачку (наверняка насмотрелся американских фильмов на видео) подошел, бросил несколько однодолларовых бумажек в ящик и огляделся, желая узнать, какой эффект он произвел на публику. Потом увидел меня, подошел.

Я знал, из чьей машины он вылез с такой помпой. Когда-то этот «мерседес» принадлежал знаменитому Боре Цыгану, любовнику советской принцессы Гали Брежневой, у которого Малыхин бегал в «шестерках».

И я знал, какую работу делал для своего хозяина Гена по прозвищу «Поганый Человек».

Малыхин посмотрел на меня со значением, как должен смотреть крупный и крутой мафиозо, и сказал:

— Время вас жить научит.

Сказал и прошел мимо, ступая в такт мелодии, которую начали играть ребята Бориса Матвеева.

* * *

Генка Малыхин действительно был поганый человек. Едва он попадал за чей-то столик в ресторане, то делал серьезный даже по тем временам заказ и смывался, когда наступало время расчета. Но он выглядел весьма вальяжно, сыпал в разговоре знаменитыми фамилиями и, более того, появлялся с этими людьми в ресторанах.

А после того, как его увидели в ресторане Дома журналистов с самой Галиной Брежневой, о нем начали говорить как о человеке с огромными возможностями.

В то время у советской принцессы был жестокий роман с красавцем певцом Борей Буряце, больше известным в Москве как Боря Цыган.

Как мне сказал знаменитый цыганский певец Коля Волшанинов, Борис родом из очень почтенной семьи цыганских баронов. У него еще одна кличка — «Бриллиантовый Мальчик». Так звали его в окружении Гали Брежневой за невероятную страсть к драгоценным камням.

Я никогда не слышал, как он поет, но знающие люди говорили, что делает он это на уровне цыганского ансамбля. Тем не менее стараниями советской принцессы он был зачислен солистом в труппу Большого театра.