Тени в переулке

Семен всячески хотел взять меня в долю: чтобы я за определенное вознаграждение доставал ему мои издания. Но я шутливо отказывался, соглашаясь только подписывать свой роман неким неведомым читателям.

Однажды к Семену подошли двое вполне приличных людей и предложили ему четыре очень редких издания. Семен внимательно осмотрел книги и вспомнил, что две из них он сам доставал академику Астахову.

Дачу академика, кстати весьма засекреченную, «обнесли» воры, брали вещи со знанием дела. Унесли коллекционное серебро, пять картин импрессионистов, естественно, найденные деньги и восемь редких книг.

Скандал был грандиозный, так как, по идее, за дачей наблюдал КГБ. Но КГБ – одно, а МУР – совсем другое. Именно Петровке совместно с угрозыском областного управления было поручено расследование этой кражи.

Семена выдернул опер, объяснил ему ситуацию и пообещал выслать его в солнечную Коми, если, не дай бог, к нему попадут книги, а он не сообщит об этом.

Семен сказал продавцам, что книги дорогие, такой суммы у него с собой нет, но он соберет ее в течение часа. Отвел их в кафе «Артистическое» и позвонил на Петровку.

Продавцов взяли в кафе, они оказались сотрудниками и, более того, аспирантами академика Астахова. Продать они успели только коллекцию серебра, которую, несмотря на все усилия, найти не удалось.

А Семен получил твердые гарантии, что может спокойно заниматься «чернокнижничеством».

Однажды я шел по Камергерскому и собирался зайти в «Пушкинскую лавку», но она была закрыта. И как мне сказали – навсегда. Видимо, новым русским неинтересны старые книги. На месте лучшего букинистического магазина откроют пятый по счету ресторан в переулке моего прошлого.

* * *

Я уже писал, что два летних месяца я жил совершенно один в большой четырехкомнатной квартире. Понятно, мои друзья из МХАТа постоянно собирались у меня.

Когда я уезжал в командировки, то оставлял ключи моему другу, замечательному актеру Юре Пузыреву, так что даже в мое отсутствие посиделки продолжались.

Однажды мне позвонил Володя Высоцкий, которого я знал с 59-го года, и попросил разрешения поработать у меня.

Я уезжал на работу, а он приходил с гитарой и работал над новыми песнями. Вечером, когда собиралась вся команда, он исполнял их. У нас сложилась добрая и веселая компания.

Но когда ко мне заходил новый худрук МХАТа Олег Ефремов, мои друзья, пропев мне в телефон песню «Враги сожгли родную МХАТу…», уходили в «Артистик».

Не любили они его почему-то. Не любили и боялись.

* * *

И снова ночь. И снова снег. Я стою в Камергерском, рядом с памятником Антону Павловичу Чехову. В рекламных витринах театра новые лица. Обилие ресторанов. Помолодевшие, много повидавшие дома.

Сейчас я живу вполне добропорядочной жизнью. У меня выходят книги, снимается кино. «Что еще надо мужчине, чтобы встретить старость», как говорил бандит Абдула из фильма «Белое солнце пустыни».

Но, приходя в Камергерский, я вспоминаю финал повести «Долгое прощание» Юрия Трифонова: «…и ему казалось, что те времена, когда он бедствовал, тосковал, завидовал, ненавидел, страдал и почти нищенствовал, были лучшие годы его жизни, потому что для счастья нужно столько же…».

НОВОГОДНИЙ КРУИЗ

В августе 1918 года к фабриканту Куликову, проживающему в Сокольниках в собственном доме, пришли пятеро суровых посетителей. Скрипя новенькой кожей курток, они предъявили ордер за подписью председателя тамошнего совета Жаркова, по которому особняк и все имущество Куликова отходило в пользование революционных рабочих и крестьян.

Операцией руководил лично Жарков, он выгнал семейство фабриканта из дома, пригрозив обязательным расстрелом. Дом Жаркову понравился. Ковры, дорогая мебель, картины на стенах, много серебряной посуды. Большевик Жарков жил по принципу: вы пожили – теперь наша очередь.

Приличный дом фабриканта и собирателя картин содрогнулся от пьяных загулов представителей новой власти. Из кафе «Бом» на Тверской на моторах привезли дам, готовых на все ради жратвы, выпивки и тряпок. А всего этого у Жаркова было в избытке, так как он постоянно проводил реквизиции у буржуйского населения.

Кроме того, он обложил оброком всех торгашей на своей территории, брал продуктами, вещами и деньгами. Не правда ли, похоже на нынешние времена?

Поборы с каждым днем увеличивались, а пьянки принимали чудовищный размах. В некогда пристойном доме бывшего фабриканта голосили цыгане, пели опереточные дивы и известные московские куплетисты.

Обложенные непосильной данью частники отправились с жалобой в МЧК. Руководитель этой могущественной организации Николай Манцев поручил разобраться с Жарковым начальнику уголовного подотдела МЧК Мартынову.

Сотрудники подотдела опросили людей, агенты Мартынова проникли на очередную гулянку, устроенную Жарковым.

Манцев получил исчерпывающий отчет.

Решение было кратким – расстрелять.

Чекисты взяли Жаркова с компанией как раз в момент празднования старорежимного праздника, Рождества, и отвезли всю компанию на Лубянку.