Тени в переулке

Забавно, что я понял, почему мы любили эту песню, значительно позже. Видимо, мы все были нежеланными гостями в Москве.

Мы танцевали, пили глинтвейн, крутили легкие романы, не зная, что над нашей компанией сгущаются тучи.

Однажды ко мне прямо с тренировки прибежал Валера Осипов.

– Поганые дела, брат, – сообщил он.

– А что случилось?

– Меня вызвали в комитет комсомола, и там какой-то хрен выспрашивал меня о Ленькиной квартире, кто в ней собирается, о чем говорят, какие пластинки слушают.

– Ну а ты?

– Сказал, что иногда заходим в гости, пьем чай, Утесова слушаем.

– А он?

– Не поверил. А через несколько дней Леню Калмыкова разбирали на комсомольском собрании института. Обвинение выдвинули тяжелое: пропаганду чуждой идеологии.

Главным козырем обвинения были танго Лещенко.

Мол, Леня собирает у себя московских стиляг, и они слушают запрещенные песни певца, арестованного нашими органами, как фашистского пособника и шпиона.

Комсомольский вождь потребовал у Лени назвать фамилии тех, кто вместе с ним слушал певца-шпиона, и покаяться перед комсомолом.

Леня отказался.

За то, что он не разоружился перед комсомолом и не назвал имена пособников, Калмыкова исключили из комсомола и отчислили из института.

В те годы это было равно гражданской смерти. Следующим действием, видимо, должен был стать арест и привоз на Лубянку.

В тот же день прилетел Ленин отец, он уж точно знал, чем может окончиться для сына безобидное увлечение песнями Лещенко. Он забрал Леньку с собой, оформив техником в геолого-разведочную партию.

Я забыл сказать о главном. В комнате Лени висел портрет Петра Лещенко, переснятый с пакета пластинки.

И это поставили ему в вину. В те годы на стенах должны были висеть только изображения обожествляемых вождей.

Через много лет, в семьдесят шестом, мы вновь собрались на кухне квартиры известного геолога, лауреата Госпремии Леонида Калмыкова, и хотя нас стало меньше, комната стала теснее. Погрузнели мы, раздались – один лишь бывший чемпион Международных студенческих игр баскетболист Валера Осипов весил под двести килограммов.

Мы сварили все тот же глинтвейн, только водки добавили для крепости. Смотрели на портрет Лещенко и слушали его пластинки.

То ли время помяло нас сильно, то ли постарели мы, но не действовала на нас «печаль хрустальная».

А может быть, отчасти в запрете этой музыки и было ее необычайное обаяние?

Может быть.

Мы слушали танго Лещенко и вспоминали молодость.

И воспоминания наши были светлы и добры. Как будто не выгоняли Леню Калмыкова из института, как будто у каждого из нас отцы не попали под тяжелый абакумовский каток.

Почему-то плохое забывается быстрее, а может, мы сами гоним от себя эти воспоминания, боясь, что все может повториться опять.

* * *

Ах, Петр Лещенко, Петр Лещенко! Он погиб в лагере в социалистической Румынии, не зная, что стал кумиром нескольких поколений своих соотечественников.

Песни его любили все. Мои соседи по дому на Грузинском Валу, работяги из депо Москва-Белорусская и люди, обремененные властью.

Последним разрешалось слушать кого угодно и держать дома любые пластинки. Мне несколько раз приходилось бывать в таких домах, где дети полувождей крутили на роскошных радиолах Лещенко, Глена Миллера, Дюка Эллингтона, заграничные записи Александра Вертинского. Им было можно все, но до той минуты, пока ночью в их дом не приезжали спокойные ребята с Лубянки и не уводили хозяев во внутреннюю тюрьму. Тогда немецкий шпион Петя Лещенко становился еще одной уликой в сфабрикованном деле.

В те годы любовь к песням Лещенко многим принесла неприятности, даже уголовникам. Именно пластинки популярного певца помогли сыщикам МУРа обезвредить банду Виктора Довганя, одну из самых опасных в 1952 году.

Была такая организация ГУСИМЗ, которую возглавлял небезызвестный генерал МГБ Деканозов. В переводе с чиновничьего на русский контора эта называлась Главное управление советских имуществ за границей.

Имущества у нас тогда за кордоном было навалом – все, что забрали как военные трофеи и в счет послевоенных репараций.

Работать в этой конторе считалось для начальников золотым дном, так как учесть все трофеи никакой возможности не было.

На казенной даче в Одинцове жил генерал, один из заместителей Деканозова. Дача была большая, двухэтажная и полная трофейного добра. Как мне потом рассказывали сыщики, ковры на стенах висели в два слоя и таким же образом лежали на полу.

Вполне естественно, что этот важный объект охранялся.

И вот однажды к воротам дачи подкатили два грузовика «студебеккер» с солдатами. Командовали ими три веселых лейтенанта. Они разъяснили охранникам, что генерал получил новую дачу в Барвихе, а им поручено перевезти туда генеральское имущество.

Охранникам были предъявлены соответствующие документы.

Но бдительность всегда была оружием советского человека, и старший охранник решил перестраховаться и позвонить начальству. Но сделать этого он не смог. Веселые ребята оглушили всех резиновыми шлангами, в которые был залит свинец, и связали.