Тени в переулке

– Стой! – закричал Леха. – Иду в раскол! Машина остановилась как раз в том месте, где позже был воздвигнут памятник Железному Феликсу.

– Вези в райотдел, все скажу. Эмка развернулась и поехала в Перово. Там Леха поведал, что все украденные документы ску пал у него рыночный фотограф Лузгин.

В ту же ночь опергруппа выехала в адрес фотографа, но оказалось, что еще два дня назад он умер от инфаркта. При обыске в квартире была обнаружена мастерская. Вполне перспективная версия отпала. Оставалось ждать, когда придут за деньгами.

Женщина, назвавшаяся Толмачевой, позвонила через несколько дней. Ей сказали, что вещь продана и она может приехать за деньгами.

Тем же днем в комиссионку вошла роскошная дама в синем панбархатном платье и чернобурой лисой на плечах.

Она получила деньги, сунула их в большую лаковую сумку и вышла в Столешников. Ее немедленно повела наружка.

Дама зашла в Елисеевский гастроном, купила закусок, водку и дорогой портвейн. На Пушкинской она села в трамвай и вышла на Кировской, переулками дошла до улицы Стопани, вошла в подъезд дома номер 3.

Немедленно была проведена установка. В доме номер 3 в отдельной квартире проживала гражданка Филатова Людмила Сергеевна, вдова, временно не работающая, двадцатого года рождения.

Телефон Филатовой немедленно был поставлен на прослушку, неделю наружка водила ее по городу, но никаких контактов ее с Князем выявлено не было.

На восьмой день оперативники вошли в квартиру. При обыске были обнаружены все деньги, полученные в комиссионке, и паспорт Толмачевой – больше ничего.

На допросе Филатова показала, что была в отношениях с человеком, чью фотографию ей предъявили, чем он занимается, она не знает. Паспорт Толмачевой она нашла и вклеила свою фотографию.

Пришлось оперативникам поднажать. И тогда Филатова рассказала, что Князь живет в частном доме в Измайловском парке. За деньгами он должен был прийти к ней в тот же день, но почему-то не пришел.

Опергруппа выехала в Измайловский парк и обнаружила по указанному адресу пепелище. Согласно протоколу, в сгоревшем доме были обнаружены останки человека настолько поврежденные огнем, что идентифицировать их не представлялось возможным.

Дело о нападении на конвой было закрыто.

День был обычный, в подмосковный поселок Никольское пробралась осень. Листья деревьев только-только начали золотиться, но по утрам уже чувствовался холод. Сентябрь шестьдесят пятого стоял на редкость солнечным.

В поселковое отделение пришла женщина и сказала, что ее сосед Митрохин умер. Опер взял милиционера, разыскал врача из местной поликлиники, пригласил понятых и отправился в адрес.

Митрохин в поселке был человек известный. Каждое утро, как только местный священник открывал двери церкви, он занимал свое место на паперти. В старую шапку редкие прохожие бросали мелочь, а иногда рублевки, тем и жил инвалид Митрохин. Был он тих, набожен, ни в чем предосудительном не замечен.

Нищий жил в старом бараке. Комната его была грязной, старые вещи валялись прямо в углу.

Дощатый стол, железная кровать, табуретка – вот и все имущество человека с церковной паперти. Прямо на окне стояли несколько открытых банок «Частик в томате» и лежал засохший хлеб.

– Видимо, инсульт, – сказал врач, – после вскрытия дадим причину смерти точнее.

Из поселковой больницы приехала перевозка, и, когда санитары перекладывали труп на носилки, из-под подушки на пол упал маузер.

Опер поднял его, оружие было в прекрасном состоянии. Вычищенное, покрытое тонким слоем веретенки, готовое к работе в любую минуту. Хищная красота пистолета никак не вязалась с убожеством жилища Митрохина.

Дело принимало несколько иной оборот, и лейтенант вызвал опергруппу райотдела.

Когда опера вскрыли пол, то обнаружили тайник. В нем лежали, кроме мятых нищенских рублей и мешка мелочи, инкассаторские сумки с ценностями. На пломбах стояла дата – «1942 год».

У покойного откатали пальцы, и через несколько дней получили ответ.

Отпечатки принадлежат известному в прошлом налетчику Князеву по кличке Князь. Баллистики определили, что найденный маузер применялся при нападении на спецконвой в декабре 1942 года и при двойном убийстве в Валентиновке Московской области.

Государству были возвращены ценности на сумму шестьсот сорок тысяч рублей по ценам 1965 года.

А опера поощрили. Ему была выдана премия сорок рублей.

* * *

Когда я смотрел фотографии по этому делу, меня поразило одно. На ней рядом с грудой золотых колец и браслетов лежала тонкая пачка замызганных рублевок и трешек и стояли столбики мелких монет.

В архивном деле Князя упоминалось о его жадности. Но иметь такие сокровища и побираться на паперти – трудно представить!

В девяностом году, когда наступило время полного отрицания прошлого, когда неожиданно генерал Андрей Власов стал истинным патриотом, а героически погибший при защите Москвы генерал Панфилов был обвинен в том, что бессмысленно бросал в бой своих бойцов, в одной из возникших тогда пестрых газет я прочитал статью о том, что никто никаких ценностей в Фонд обороны не сдавал, а их темными военными ночами реквизировали чекисты.