Тени восторга

— Ну и что теперь? Знаешь, я не могу всю оставшуюся жизнь водить по свету этого твоего христианина за ручку. И пока не понимаю, что ты собираешься делать.

— Я знаю, что делать, — сказал Кейтнесс. — Ты заметил, что он стал лучше двигаться по собственной воле с тех пор, как мы вывели его из дома?

— Я бы так не сказал, — покачал головой сэр Бернард, — по-моему, он просто подпадает под другое внушение.

— Да, его воля подавлена волей хозяина, — сказал Кейтнесс. — Ладно. Не получилось у нас, получится у других. Завтра его позовет голос, которого не сможет заглушить ни один тиран.

— Мой дорогой Иэн, — вздохнул сэр Бернард, — ты не представляешь, насколько вы с Консидайном похоже говорите.

Кажется, Кейтнесс его даже не услышал.

— Завтра, — сказал он, — я предложу душу и разум этого человека нашему Господу во время мессы. Архиепископ разрешит нам воспользоваться часовней в Ламбете.

— Ты думаешь, это ему поможет? — с интересом спросил сэр Бернард.

— Все в руке Божьей, — ответил Кейтнесс.

— Ах да, конечно, — покивал сэр Бернард. — Рука Божья, разумеется. Орел — я выиграл, решка — ты проиграл. Однако… Как думаешь, мы теперь можем лечь спать?

— Я спать не буду, — сказал Кейтнесс. — Этой ночью я побуду с ним. А ты ложись, конечно.

Сэр Бернард засомневался.

— Да нет, мне так неудобно, — сказал он. — Знаешь, Иэн, давай подежурим вместе. Одетым спать не очень удобно, но я понятия не имею, как следует разоблачать королей. Здесь же нет придворных, чтобы соблюсти этикет. Как ты думаешь, почему монархия всегда так внушительно выглядит?

— При монархии политическая идея концентрируется в личности, — задумчиво ответил Кейтнесс, — а личность, в свою очередь, олицетворяет послушание и управление.

— Да, я предпочитаю Республику, — сказал сэр Бернард, — это все-таки более абстрактная мечта. Ладно. Мы все устали. Давай устраиваться спать. Диван тебе подойдет?

Конечно, никто из них толком не спал. Кейтнесс остался бодрствовать в кресле, и для разминки время от времени прохаживался взад-вперед. Сэр Бернард вышел переодеться, запер дверь, взял ключ и вытянулся на диване, но только для того, чтобы спокойно перебрать в памяти события этого вечера. Стоило ему немного расслабиться, как он понял, что выбит из колеи куда основательнее, чем можно было вообразить. Невероятные идеи, фантастические цвета, странная музыка и действия, напоминавшие обряды, которыми все это сопровождалось; воспоминания о людях, окружавших возбужденного Консидайна; догадка о том, что таинственный Верховный Исполнитель из африканских воззваний находится здесь, в Лондоне; безумная решимость в голосе Нильсена, артиллерия, отражающая угрозу, вырвавшуюся из потайных обиталищ черной расы, сонное оцепенение Инкамаси, волнение Иэна Кейтнесса — все это потрясло уравновешенный и спокойно-ироничный ум сэра Бернарда. И еще одно тревожило его все больше. Сегодня вечером за обедом их было пятеро. Да, они ушли втроем, но вместе ли? Вечером с ним попрощался совсем не тот Роджер, да и Филиппа гнетет непривычная ноша. Сэр Бернард вдруг почувствовал себя совсем одиноким — его дом, его друзья в одночасье стали ему чужими; нигде в целом свете не было человека настолько близкого, чтобы можно было посмеяться с ним над химерами, всплывающими из глубин его разума, нависающими над тонкими шпилями и изящными садами, в которых еще недавно резвилась лучшая из всех существовавших цивилизация. Его тревожили не столько факты, хотя они были достаточно зловещи, сколько их подача — триумф, фанатизм, призраки экстаза. Воспоминания теснились в нем — безумный политический проповедник в Гайд-парке, Кейтнесс в церковном облачении, древние лица евреев в грубых газетных шаржах, выражение глаз Филиппа, когда он смотрел на Розамунду, беспорядочные крики толпы на улицах — где достойная отстраненность, где должное раздумье? Каким еще диким обрядам предстоит свершиться среди изящных достижений ума? Да, глубокая синева занавесей Консидайна великолепна, но в каком состоянии ткали их люди? Владел ли ими восторг при виде результатов своего труда, или то был ужас понимания запредельного? Кто-то недавно говорил: «Тьму вечную я встречу, как невесту»…

Она идет! И с ней — сама
Предвечная, немая Тьма.

Что-то в этих словах превышало возможности понимания сэра Бернарда. Тьму надо отвергать, а не встречать, и когда в смертный час ее уже нельзя будет отвергнуть, ее следует принять с гордой, но сдержанной враждебностью. Ах да, это Роджер сказал. Роджер любит какую-то таинственную силу, которую сам так и не нашел или, найдя, не поверил и отогнал от себя.

Сэр Бернард лежал без сна, посматривая на едва видимое в полумраке лицо африканского вождя, слушал шаги священника по комнате, прислушивался, не возобновится ли пушечная пальба, знаменующая начало крестового похода… Его наверняка готовили агенты в городе, где он лежал сейчас, среди друзей, которые его окружали, более того, в самом духе, двигавшемся по своей собственной неясной воле.