Тени заезжего балагана

– Если тебе настолько не понравилась та работа, которую тебе поручили в балагане, разве ты не мог сбежать?

– Мог, но в этом случае мой договор был бы сразу же расторгнут. И о Чешуе мне пришлось бы забыть навсегда – тот колдуна сказал, что во второй раз они таких беглецов не нанимают, – вздохнул Сан. – Да и, честно сказать, бежать-то мне было и некуда…

Не закончив свою мысль, Сан обречённо махнул когтистой лапкой: мол, об этом и упоминать не стоит. Допытываться, в чём было дело, Уми не стала. Ситуация и впрямь вышла некрасивой, с какой стороны ни глянь. Да, она поймала Косого Эйкити за жульничеством, но доказать этого Уми всё равно не могла – кроме неё Сана никто не видел! Да и сам ёкай теперь оказался в подвешенном состоянии: вернуться в балаган он уже не сможет, как и к себе домой.

Придя к решению, Уми, постаравшись скрыть неловкость за кашлем, проговорила:

– Раз уж так всё сложилось, то можешь какое-то время пожить в моём доме.

Чешуйчатая мордочка Сана просияла. Его отливавшие красным глаза ярко заблестели.

– Но с условием, – поспешила добавить Уми, – никому не мешать и не пакостить. А, и ещё не воровать еду с кухни. Голодным ты не останешься, но будешь есть вместе со всеми. Это понятно?

Ёкай закивал, всё ещё сияя, как праздничный бумажный фонарик.

За разговорами они и не заметили, как добрались до моста, который соединял портовый квартал с Отмелью – так в народе называли район Тюсю, где жила Уми. Это и впрямь была длинная отмель, омываемая со всех сторон водами реки Ито. Застраиваться она начала не так уж давно: бабушка Абэ как-то рассказывала Уми, что ещё тридцать лет назад на Отмели ничего больше не было, кроме реденького соснового леска, небольшого причала да покосившегося от старости святилища, которое сохранилось до сих пор.

Теперь же Отмель была самым дорогим кварталом Ганрю, где селились самые обеспеченные и влиятельные люди со всей восточной провинции Тосан – в том числе был и градоправитель Ганрю, и отец Уми, глава клана Аосаки.

Возле моста было гораздо оживлённее, чем в глубине квартала, и потому Уми пришлось соблюдать большую осторожность при беседе с ёкай, чтобы не привлекать к себе ненужного внимания.

Они с Саном поднялись на мост и, держась на расстоянии от лоточников, которые, несмотря на ранний час, уже начали расставлять свои тележки вдоль перил моста и раскладывать на циновках товар.

– Ты говорил, что раньше жил на горе Риндзё, – начала Уми, намеренно стараясь не глядеть на Сана. – Почему же ты не можешь укрыться там? Вряд ли твои наниматели из балагана будут искать тебя по всем окрестным лесам.

Сан замялся, и Уми поняла, что он чего-то недоговаривает. Дух отмалчивался до тех пор, пока не наткнулся на испытующий взгляд Уми.

Осознав, что дольше увиливать от ответа он не сможет, ёкай тяжело вздохнул и признался:

– Видишь ли… С неделю назад через ту поляну, где я раньше жил, проходил странствующий монах, ну и…

– Что, неужели освятил её? – предположила Уми, когда Сан сконфуженно замолчал.

Судя по тому, как голова Сана опустилась ещё ниже, догадка Уми оказалась верна. По-видимому, Сан оказался не таким уж сильным духом, раз не сумел противостоять молитвам священника, призванным изгнать злых духов. По всему выходило, что он сможет вернуться на гору Риндзё только спустя какое-то время – может, через несколько дней, а может, и недель.

– Так ты поэтому ушёл в город? Чтобы спрятаться? – уточнила Уми.

Ёкай закивал.

– Я и сам знаю, что слабак, каких ещё поискать, – пробормотал он. – Но я обещаю, что не доставлю тебе хлопот!

Уми очень на это надеялась, хоть и не стала говорить об этом вслух.

Чтобы сгладить возникшую вдруг неловкость, Уми решила задать Сану ещё один вопрос.

– А тот колдун из балагана… Ты ведь так и не назвал его имени. Он вам не представился?

При упоминании о колдуне ящериная мордочка Сана скривилась, словно ему под нос подсунули тухлую рыбину.

– Он особо и не скрывает своё имя – видать, ненастоящее оно, – хмыкнул ёкай. – Он представился нам как Рюити Араки.

Уми нахмурилась. Это имя она слышала впервые. Никто из членов клана Аосаки или посетителей игорного дома, к чьим разговорам Уми часто прислушивалась, ни разу не упоминал такого человека. Но это ещё ни о чём не говорило – наверняка что-то могло ускользнуть от её внимания.

Задумавшись, она снова принялась чесать правое предплечье, которое уже чуть ли не горело огнём под тонким рукавом летнего кимоно. Уми понимала, что, расчёсывая руку, делает себе только хуже, но остановиться не могла, пока это приносило пускай и временное, но облегчение. Должно быть, накануне вечером её покусала мошкара – обычно так зудели только укусы насекомых. Но задрать рукав на улице и посмотреть, было ли у неё что-то на руке, Уми не могла: народу на мосту было достаточно много, и её действия сочли бы неприличными. Поэтому ей только и оставалось, что терпеть до дома.