Тени заезжего балагана

Уми выдохнула. Когда она хоть с кем-то поделилась своими неутешительными открытиями, ей стало чуть легче.

— Никуда не уходи, — Бура поскакал к двери. — Я пойду найду О-Кин. Пускай сменит меня на посту, а я пока отправляюсь к каннуси и передам ему твои слова.

Уми и сама была бы не прочь повидаться со старым священником, чтобы тот сказал наверняка, что колдовство госпожи Тё окончательно рассеялось, и её жизни ничто не угрожает. Но в нынешнем своём состоянии она вряд ли смогла бы уйти далеко. К тому же, время было позднее, и вряд ли её отпустили бы за пределы усадьбы.

Уми хотела было задержать духа, чтобы расспросить, что случилось в балагане, но Бура уже и след простыл. Что ж, может, от О-Кин ей удастся узнать побольше.

В комнате было душно, и Уми с трудом заставила себя встать и добраться до окна. С уходом духа-фонарика в комнате стало совсем темно, но Уми всего-то и нужно было, что обогнуть низенький столик — для этого хватало и слабого света луны, пробивавшегося сквозь окно.

Раздвинув ставни, Уми полной грудью вдохнула напоенный прохладой ночной воздух. Откуда-то тянуло дымом: похоже, неподалёку жгли костёр. На ветру тихо поскрипывали сосны. Скрытая в бархатном сумраке, шумела река. Где-то в отдалении трещали сверчки, и хор таких привычных слуху звуков успокаивал. Обещал, что вот теперь-то всё и правда будет хорошо. Бледный лунный лик висел над горной грядой и внимательно озирал окрестности.

От вчерашней грозы, которая разверзлась над балаганом, уже давно не осталось и следа. Будто бы со злой магией госпожи Тё развеялась и буря, поглотившая Ганрю. Но Уми всё никак не могла позабыть слова Бура: «Ведьму ещё не поймали». А поймают ли? Удастся ли вообще кому-то совладать с её дикой и страшной магией?..

Вдруг безмятежную тишину ночи прорезал тревожный звон храмового колокола. От неожиданности Уми вздрогнула. Теперь понятно, откуда тянуло дымом — похоже, в святилище проводили похоронную церемонию. Но почему так поздно? Они же всю округу перебудят своим звоном!

Чтобы избавиться от запаха дыма, который навевал тревогу, Уми задвинула ставни и опустилась на футон. Перед внутренним взором то и дело мелькали сцены пережитого ею в балагане: ярко-алые ногти ведьмы, словно напитавшиеся кровью, трёхглавая вершина Санхо, покрытая вечными безмолвными снегами, шёпот ветра, который помог Уми побороть колдовство ведьмы, а затем тьма и крики, поглотившие балаган, и Рюити Араки с цепью наперевес, набросившийся на госпожу Тё...

Одолеваемая дремотой, Уми заметила, как вдоль стены скользнул ёкай с длинным хоботком и горбатой, покрытой шерстью спиной. Баку, пожиравший кошмары дух, редко показывался людям, и за всю жизнь Уми видела его от силы пару раз — и так же мельком. Баку сторонился даже других ёкай. О-Кин как-то призналась Уми, что ни разу не разговаривала с ним.

— Спи-и, — тихо прошелестел баку, устраиваясь в изголовье Уми.

Он легонько подул ей на лоб, и она тут же погрузилась в глубокий сон. До самого утра ей так ничего и не приснилось — или же все её сны забрал себе баку. Что, несомненно, было к лучшему…

***

Разбудил её шум, доносившийся из коридора. Несколько пар ног громко протопали по лестнице, но направились они не к ней в комнату, а в противоположную сторону, к Томоко. Уми села и потёрла глаза, чтобы согнать остатки сонливости. Чувствовала она себя гораздо лучше, чем вчера, после первого пробуждения. Но теперь о себе дал знать и голод.

В коридоре снова послышались чьи-то шаги, уже более лёгкие и аккуратные. Двери чуть раздвинулись, и в комнату заглянула Томоко с подносом. За ней следовала Нон с водой для умывания.

Завидев Уми, домоправительница всплеснула руками, поставила поднос на низенький столик, и бросилась к ней, стиснув в объятьях.

— О, моя девочка! Наконец-то ты очнулась!

Уми тоже была рада видеть Томоко целой и невредимой, но домоправительница уж слишком переусердствовала с выражением своей радости.

— Пусти, Томоко, мне совсем нечем дышать! — рассмеялась Уми.

— Если бы и вправду было нечем, ты бы столько не болтала, — беззлобно проворчала Томоко, но всё же отстранилась, держа Уми за плечи. Глаза её повлажнели, и домоправительница, не стыдясь слёз, утёрла их рукавом кимоно.

— Рада видеть вас в добром здоровье, госпожа, — улыбнулась Нон, внося воду в комнату. Уми кивнула ей: приятно было увидеть вокруг добрые и знакомые лица.

— Ты так долго не приходила в себя, что мы уже начали опасаться худшего, — запричитала Томоко. — Хорошо, что господин Ямада был рядом: он сразу сказал, что твоей жизни ничего не угрожает…

— Как он? Что с отцом и Ёсио? Что…

— Кажется, я только что лишилась звания главной болтушки усадьбы Хаяси, — мягко улыбнулась Томоко и сняла с подноса две глубокие миски. В одной исходил паром какой-то травяной отвар, а во второй была рисовая каша. — Вот что, я не скажу тебе ни слова, пока ты не поешь и не выпьешь лечебный отвар до последней капли. Пусть Нон станет свидетельницей моих слов!