Тени зимы (ЛП)

В доме Хоэля нам пришлось провести две недели, пока готовили отряд для поездки к королю Максену. У меня было время познакомиться с городом, и он мне решительно не понравился. Сначала он показался мне богатым, оживленным портовым городом, и действительно, порт жил довольно напряженной жизнью. Но сам город, как и большинство городов Британии, по большей части пустовал и приходил в упадок. Однако оставался крупнейшим городом на северо-западе Бретани. Населяли Арморику [так во времена Артура называлась обширная область на северо-западе нынешней Франции — прим. перев.] потомки людей, живших здесь еще до колонизации Британией. Между собой они говорили на своеобразном диалекте латыни, который для меня казался совершенно непонятным. Сам лорд Хоэль и люди его отряда, а также большинство торговцев и трактирщиков в городе были британцами в пределах одного или двух поколений. Хоэль рассказывал мне, что в двенадцатилетнем возрасте покинул Кавел в Гейд-Гите на юге Великобритании. Он вообще много времени проводил за разговорами с нами. Поблизости неизменно присутствовали люди из его отряда. Так он ненавязчиво давал нам понять, что мы находимся под наблюдением. Ко мне он относился с неизменной вежливостью, но довольно скоро я поняла, что в городе меня рассматривают как военный трофей Бедивера, ну, например, как прекрасную лошадь, добытую в набеге. Горожане подшучивали над Артуром, а некоторые воины открыто смеялись даже в моем присутствии. Ни возразить, ни противопоставить им мне было нечего. В чужом городе, на чужой земле я оказалась беспомощна, и толку от меня не было никакого. Я привыкла к ответственности и власти, а стала вещью Бедивера, военным трофеем. Конечно, Бедиверу это нравилось не больше, чем мне, и ради него я старалась терпеть. Я убеждала себя, что в Британии было бы не лучше; скорее, с Мену все сложилось бы намного хуже. Но, так или иначе, Хоэля и его город я возненавидела, и даже обрадовалась, когда пришло время отправляться ко двору Максена.

От Бреста мы поехали на северо-восток: Бедивер, четверо его воинов, я и десять всадников Хоэля. Мы прошли вдоль берегов реки Элорн к холмам, пересекли реку в Лландемохе и повернули на юг, к столице Максена Кар-Аэс. Все бретонцы говорят «кар» вместо «каэр»: звучит странно, зато на свой лад, отличный от британского. Акцент Бедивера смягчился за годы, проведенные в Британии, акцент Хоэля и его людей также казался мне более мягким, но когда мы оказались во внутренней области страны, речь сделалась почти непонятной. Помимо самой Британии к Империи относятся несколько других земель и других народов. Первые британские колонии появились здесь уже ближе к концу Римской Империи, и сначала возникали они именно во внутренних районах страны, прежде занятых обширными лесами. Коренные жители отсюда ушли, или их истребили. Побережье стало британской колонией позже: провинция Хоэль, Думнония, и соседние земли Трегора образовались сравнительно недавно. Церн, центральный регион, где самовластно правил Максен, был самой старой и странной частью страны. Семья Бедивера — это был не совсем клан; для бретонцев разделение на кланы не так важно, как для британцев, — жила дальше на востоке, недалеко от города Гвенед в провинции Бререк. Здесь Максен не имел столь же безраздельной власти, так как восточные части Малой Британии частично подчинялись саксонскому племени франков. И все же авторитет Максена чувствовался повсюду. Он утверждал, что произошел от первого правителя Малой Британии, самого Конана Мериадока, и мог требовать повиновения от кого угодно. В последнюю неделю июля мы, наконец, прибыли к его двору.

Хоэль, конечно же, известил повелителя о нашем прибытии, а король к тому времени успел получить письмо от Артура об изгнании Бедивера. Максен сам спустился к воротам Кар-Аэса, чтобы поприветствовать нас — как Хоэль и большинство бретонской знати, он поселился в римском городе, а не на холме. Король отнесся к нам с преувеличенной вежливостью, мы подобного не заслуживали. Он проехал с нами через весь город к своему дому, показывая нам достопримечательности. Правитель был на несколько лет старше Артура, худощавый, с лицом, на котором, казалось, навсегда, застыло выражение безысходной горечи. На лице выделялся большой рот с толстыми влажными губами и сильными белыми зубами, то и дело поблескивавшими сквозь густую черную бороду. Иногда он закусывал верхнюю губу и смотрел на кого-то холодными черными глазами, и я вскоре научилась угадывать в этом признак опасности. Но он прилагал немало усилий, чтобы казаться предельно вежливым.