Тени зимы

Гавейн любил брата. Известие о смерти близких — и без того огорчительная весть, а если в этой смерти повинен (или может быть повинен) другой твой родич, все становится еще трагичнее. Я вспомнила, как Агравейн сидел за столом с Гавейном в Камланне много лет назад. Они что-то живо обсуждали по-ирландски: золотоволосый Агравейн с горячими голубыми глазами, сердитый, взволнованный чем-то, и Гавейн — само спокойствие, смотревший на брата с терпеливой любовью и легкой иронией. Агравейн всегда радовался подвигам брата и весьма гордился им; Гавейн относился к брату, как к восторженному ребенку, старался оберегать его от вспышек дурного настроения, удерживал от гневных порывов, свойственных Агравейну. Из оброненных кем-то из них слов я узнала, что некогда Гавейн с Мордредом были очень близки, в то время как Агравейн, старший, был настроен против обоих. Я могла только догадываться, о чем теперь думает Гавейн. Он вел себя, как всегда, вежливо отказывался обсуждать с кем бы то ни было свои проблемы, и большую часть времени проводил верхом или за игрой на арфе, о чем-то напряженно размышляя при этом. Но когда от Мордреда пришло письмо, где он оплакивал смерть Аргавейна и обещал, взойдя на трон, принести клятвы верности Артуру, Гавейн попросил, чтобы его отправили на Острова с посольством. Артур подумал и отказал. Рисковать не стоило. Гавейн оставался у нас последним, кому мы доверяли безоговорочно, а в чистоту намерений Мордреда никто, конечно, не верил. Артур просто ответил письмом, что король Оркад может посетить Камланн.

Однако еще не успев получить наше письмо, Мордред отправил еще одно послание, в котором извещал, что надеется приехать в Камланн весной или в начале лета, когда он приведет свое королевство в порядок настолько, чтобы можно было путешествовать спокойно. Артур тут же отправил сообщение Эогану, корабельному мастеру в северном Пиктленде, чтобы тот передал его недовольным правлением нового короля. При этом он выражал соболезнование по поводу гибели Агравейна, тем не менее, поскольку Мордред является племянником Артура, то и принят будет как таковой. Письмо было составлено довольно хитро. С одной стороны, если его перехватят люди Мордреда, ничего предосудительного они там не найдут. С другой стороны, недовольные Мордредом должны были понять, что, если Медро свергнут, репрессий не последует.

Причины отправки Мордреда из Камланна как-то подзабылись. В то время он был всего лишь частным лицом, а теперь ничто не должно было мешать отношениям с важным союзным королевством. Оставалось ждать весны или начала лета, чтобы посмотреть, как сложатся наши отношения теперь, хотя иллюзий ни у кого не возникало.

Зима выдалась какая-то горько-сладкая. Влажная, с большими снегами, перемежавшимися дождями: соломенные крыши Зала и домов потемнели, в комнатах стоял дым, поскольку очаги горел почти постоянно. В семье у нас настало некоторое потепление. Мордред — король у себя в Дун Фионне — это совсем не то же самое, что Мордред — воин в Камланне. Иноземных королей Братство не интересовало, если только они не собирались воевать с нами. Сторонники Медро совсем притихли. Но все равно все шло не так, совсем не так, как в дни войны или в первые годы мира, когда Камланн казался почти новым Римом. Постепенно мы начали понимать, что начали битву, которую весь мир давно уже проиграл, а у нас появился шанс выиграть. Мы сражались не за власть, золото или славу, но за сохранение Света, Империи, знания и справедливости, закона и мира. Сознание этого помогало даже среди невзгод, насилия и горя. Мир успел устояться, зато ненависть и недоверие поселились среди нас. Иногда нам казалось, что мы все еще безгрешны и способны сделать будущее таким, каким оно нам виделось. Мы устраивали пиры в Зале, праздновали Рождество и Новый год. Получалось намного лучше, чем во время войны или сразу после нее: все сверкало, казалось, даже лавки в нижнем Зале светились самоцветами. Талиесин пел о великих делах, совершенных нами и предками; от музыки и меда у мужчин кружились головы; слава прошлого казалась совсем близкой, и всем хотелось соответствовать ей.