— Нет! То есть… да. Но рука движется быстрее, чем мысль. Ты понимаешь? Ты должна понять. В битве нельзя думать! Если кто-то останавливается, чтобы подумать, убивать человека или нет, он умрет вместо него. Я увидел человека, оставшегося без защиты, и метнул дротик. Да, успел подумать: «Это же Гвин; он хочет нас остановить», но рука уже метнула дротик. Я знал, что делаю, но рука лучше знала, как ей поступить. До сих пор не могу поверить! Миледи, лучше бы умер я, чем он! С тех пор, как я предал своего господина, моя жизнь ничего не стоит. — Он замолчал, переводя дыхание, а потом настойчиво продолжал: — Ты должна мне поверить. Я не смогу жить, если ты тоже будешь считать меня убийцей.
— Я тебе верю. Но когда эскорт вернется в Камланн, Мордред расскажет, что ты напал на нас по дороге, что Гвин бросил щит и что ты убил его. Это будет звучать именно так.
— Я знаю. — Он сел на пол у моих ног, взял письмо и долго смотрел на него. Я тронула его за плечо. Он повернулся и прижался лицом к моему бедру. Тело рыцаря сотрясала дрожь.
Да, он страдал, я видела. Но изумленное лицо Гвина стояло между нами, и я сидела молча и неподвижно.
— Артур так надеялся, что Гвин вырастет человеком, которому он сможет передать Империю.
Бедивер начал раскачиваться, как обычно делает человек, страдающий от боли.
— И если Гавейн поверит эскорту, он потребует правосудия у любого короля на земле.
— Максен не возвращает беглецов. Там мы будем в безопасности.
— «Мы будем в безопасности!» Зачем ты вообще устроил эту дурацкую засаду?
— Я не думал, что дойдет до драки. Со мной были друзья. Вот я и подумал, что эскорт не захочет драться со своими товарищами, тем более с людьми, которых ни в чем не обвиняли. Я думал, что они сами готовы освободить тебя. Я как представлю, что ты у своего кузена… Артур бы тоже передумал, если бы знал, что тебя там ждет. Мстительности за ним никогда не водилось. А если бы Мордред тебя не ударил, я бы даже его трогать не стал.
— Да какой там удар? Жена мужа ручкой от метлы и то сильнее бьет. Нет, я тебе верю, конечно. Понимаю, что ты не хотел убивать Гвина. Но как подумаю, сколько всего он мог бы сделать для Британии, нехорошо становится. Он мог бы изменить мир. Другого такого не найти. И — подумать только! — погибнуть в пятнадцать лет... от твоей руки.
— Он уже на небесах.
— Наверное, так и есть. Но здесь-то, здесь мир жесток. Горько думать об этом. Твои люди сражались с моим эскортом, двое из них пали, и еще неизвестно, кто из моего сопровождения остался цел. Они же друзьями были много лет, они совсем не понимали, за что сражаются!
— Я знаю, Гвинвифар. Ведь это я был их командиром. Большего бесчестия представить нельзя. Я с отвращением думаю о том, кем я хотел быть, и кем стал — предателем, лжесвидетелем и убийцей. Боже мой, да лучше умереть, чем жить таким уродом! Но я боюсь проклятия. Я в замешательстве. Я не могу думать. Я мало видел, мало читал, а от того, что читал, от всей моей философии ничего не осталось. Ни уму, ни сердцу. Ты же надеешься на спасение, ну так смилуйся надо мной. Я все это натворил из любви к тебе, и если еще и ты ополчишься против меня, весь мир рухнет.
— Сердце мое, — произнесла я, чувствуя, как внутри меня что-то ломается, что-то слишком большое, чтобы заливаться слезами, — как я могу ополчиться против тебя? Конечно, лучше бы нам было умереть, лишь бы не видеть этот день, а ведь за ним будет что-то еще.
Он ничего не сказал, только встал и обнял меня, и я не могла не ответить. На какое-то время мир сузился лишь до нас двоих, мир, у которого не осталось ни прошлого, ни будущего. Потом мы лежали бок о бок в темноте, прислушиваясь к скрипам корабельного корпуса, к плеску волн о его борта, ожидая утра, которое все никак не наступало.
На следующий день я закончила письмо Артуру, тщательно запечатала его, и Бедивер передал свиток портовому чиновнику, объяснив, что это важные сведения, и они обязательно должны попасть в руки самого императора. Ничего необычного в этом не было. Наши агенты отправляли отсюда свои донесения и раньше. Мы с Бедивером знали, как сделать так, чтобы послание доставили по назначению.
Корабль готовился к выходу. Лошадей размещали и привязывали в стойлах, груз шерсти и железных товаров распределяли в трюме. Как только Бедивер вернулся, команда отдала швартовы, корабль вышел на стремнину широкого Сэферна и двинулся вниз по реке.