С этими словами он присоединился к толпе руководства, у которого получилось добиться поразительного сходства с восточноевропейскими шпионами. Голоса стали громче, «шишки» принялись высказывать мнения и размахивать руками. Похоже, обсуждалось что-то крайне важное. Шона посмотрела на меня.
– Случилось что-то плохое, – мрачно сказала она.
– Вижу. Меня начинает это немного беспокоить.
Антикризисная комиссия перед нами продолжала заседать еще несколько минут, а мы с Шоной пытались угадать возможные причины суматохи. Может, их лучший игрок получил травму? Или кого-то обокрали в номере? Или молдавское правительство хотело по телефону обсудить важные дипломатические ходы?
Как бы там ни было, миссию по решению проблемы возложили на Андрея. Я с волнением наблюдал, как он уже в который раз промчался через фойе. Я улучил момент, чтобы помолиться: какой бы ни была причина переполоха, пусть в ближайшие тридцать секунд все уляжется.
Андрей решительно остановил проходившую мимо официантку. Мы вытянули шеи, чтобы расслышать как можно больше.
– Что там с сосисками? – спросил он.
– Мне показалось, ваш человек сказал, что не хочет видеть на столе сосиски, – ответила она.
– Это был господин Сепой. А господин Данилян хочет, чтобы сосиски подали немедленно.
– Хорошо, я снова их принесу.
Андрей посмотрел на толпу шпионов и сделал им знак, что все в порядке. Их обеспокоенные лица слегка закаменели.
Мы с Шоной с недоверием переглянулись. Невероятно, весь шум подняли из-за отсутствия каких-то сосисок. Это было бы забавно, если бы последствия этой задержки не казались жизненно важными для исхода моего пари.
Через мгновение официантка появилась из кухни и принесла поднос с сосисками Андрею.
– Сосиски, – только и сказала она.
– Да, сосиски, – подтвердил Андрей до того, как сопроводить ее к руководству.
Мы все с нетерпением ждали ответа принимающей стороны. Признает ли та, что это сосиски, или кто-нибудь потребует научно обоснованных доказательств.
Нам повезло. Официантку встретили одобрительными кивками и отправили в столовую, а за ней потянулись голодные футболисты в спортивных костюмах, довольные тем, что их меню наконец-то одобрили. Сосисочный кризис, похоже, остался позади.
Прошло еще пять мучительных минут до того, как Андрей и господин Ватаману наконец вышли из столовой с двумя футболистами.
– Мы готовы, – сказал Андрей. – Это Александр Куртиян, а это Сергей Клещенко.
Игроки послушно пожали мне руку.
– Господин Ватаману говорит, что вам пора ехать на игру, – заявил Андрей. – Он хочет, чтобы игроки вернулись к одиннадцати.
Однако теперь настала моя очередь решать проблему, и она была серьезнее сосисочной.
– Андрей, – сказал я, когда футболисты направились к выходу из отеля. – Мне кажется, господин Ватаману привел не того Сергея.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, чтобы выиграть пари, я должен обыграть одиннадцать футболистов, которые играли на «Уэмбли». Сергей Клещенко не играл. Играл Сергей Строенко.
– Так ты хочешь Строенко?
Андрей сразу расстроился и отошел для срочных переговоров с господином Ватаману, а потом сообщил эту новость удивленному Клещенко, по разочарованному виду которого было понятно, как он ждал этого небольшого развлечения. Учитывая все трудности вывода молдавских футболистов на теннисный корт, было странно отказывать игроку, раз уж он очутился в моем распоряжении, но это должен быть правильный футболист, иначе нет никакого смысла играть.
Клещенко надулся, состроил гримасу и исчез за закрывшимися дверями лифта. Возможно, это было жестоко, но дело есть дело. Пусть во время демонстрации моих доказательств Артур вряд ли сказал бы:
– Эй, минутку! Это не Строенко – это Клещенко!
Тем не менее, дойдя почти до конца, казалось важным сделать все так, как нужно.
Удивительно, но мои молдавские друзья, похоже, с этим согласились, и через минуту передо мной предстал другой футболист в спортивном костюме.
– Сергей Строенко, – гордо объявил Василий Ватаману, показав на удивленного, слегка лысеющего молодого человека в спортивном костюме, которого, видимо, только что оторвали от завтрака, сообщив, что он должен сыграть с каким-то чуваком в теннис.
Мы пожали друг другу руки, и я поблагодарил его за то, что он пришел, а потом подвел всех к ждущему такси. Было 10.40. Теоретически я должен был управиться через двадцать минут. Естественно, это было невозможно, но, поскольку никто больше этого не осознавал, казалось неблагоразумным обращать на это всеобщее внимание.