Теннисные мячи для профессионалов

«О чем ты сейчас думаешь?» — спрашиваем мы каждую минуту друг друга, как дети. «Мне страшно, что все кончится! — сказала она однажды. — Не бросай меня! Я знаю: у меня ужасный характер! Я тяжелая ноша!» Я вспоминаю Отчий дом, сердечность и постоянную теплоту наших отношений! Возможно, настанет день, когда на ее — «Я люблю тебя сегодня!» я смогу ответить: «Я люблю тебя вчера!»

«Мы идем в горы. Разговор не ладится. Я чувствую ее злость за то, что все еще здесь, за то, что мешаю. Садимся у камня, стелю куртку. Мы смотрим в небо. Плывут облака. Тишина. И все снова хорошо. Какое счастье встретить тебя!»

Денисов взглянул вниз. По-прежнему белой лентой тянулся прибой. Высвеченные солнцем волны казались сверху неподвижными, тяжелыми, будто отлитыми из золота, навсегда замершими в всплеске. Ближе к подножию, на краю, виднелся платный автокемпинг — аккуратные машино-места, расцвеченные палатками; он тоже упоминался в рукописи.

Идти в регистратуру было рано.

Денисов нашел место на скамье, против причала. Отсюда были видны два ориентира — профиль Волошина на спускающемся к берегу монолите и могила под одиноким деревом на вершине. Скамья была длинной. Несколько женщин пенсионного возраста вязали, переговариваясь между собой; молодой мужчина объяснял мальчику, очевидно, сыну:

— В жизни, старик, человек — либо единица, либо ноль!

Пенсионерки одобрительно смеялись.

Пекло солнце. На развале, в тени, торговали журналами, украшениями из прессованной кости и гипса. Море было спокойным. За оградой, на узком пляже, было полно людей.

Денисов закрыл глаза, почувствовал, как проваливается. Так бывало с ним всегда: он плохо держал сон. В последнюю секунду, прежде чем уловил приближающуюся собственную бесплотность, ватность мускулов, успел сесть покрепче.

Он открыл глаза минут через пять. Вокруг ничего не изменилось, по-прежнему, не переставая, во всем пляжном шли мимо люди, покупателей журналов на развале было так же много, как и несколько минут назад. Отец на скамье выговаривал сыну:

— Взрослые не любят, мой друг, когда им говорят об их недостатках. Они хотят, чтобы чаще напоминали, какие они красивые и умные…

Денисов больше не пробовал уснуть — только раз можно было сбросить сон и почувствовать себя свежим; при повторе это превращалось в долгую непоборимую дремоту.

— …Взрослые, старик, те же дети!

Денисов вспомнил племянника; когда жена с дочерью провожали его к электричке, девятилетний сын сестры попросился с ними. В Подмосковье, как все эти дни, лил дождь Дорога к станции была безлюдной.

— Привези мне красного кедра, Денисов, — сказал племянник, — думаю покраситься индейцем, а краску добывают только из него. — Он должен был проводить Лину с Haташей назад и очень гордился своей ролью. — Как смотришь?

— Идея хорошая, — подумав, одобрил Денисов.

Жена сказала:

— Блестяще совершенно.

«Лина и не представляет, как здесь сегодня…» — Он подумал, что к вечеру попробует дозвониться.

— Посторонитесь! — по аллее, почти рядом со скамейкой, ехал мотоцикл с тележкой. У продавщицы винограда начала быстро выстраиваться очередь.

«Не пробовали, читая, скажем, «Войну и мир», — спросил у Королевского на прощание литконсультант, — определить, кому из персонажей Толстой дал больше черт собственного «я»? Никогда? — Он дал время подумать, Королевский и Денисов молчали. — Болконскому? Пьеру Безухову? Может, старому князю? Я говорю об этом, потому что вас должно заинтересовать. Есть произведения, в которых виден персонаж, но автор не виден. Это касается не только классики. И есть вещи, где героев не видишь, зато видишь писателя. Я не говорю об автобиографических произведениях, нет! Просто автор все, напрямую, отдал герою. И вы можете сказать про писателя — какой он? Счастливый, грустный? Есть у него родители, дети? Как к ним относится? По некоторым книгам можно сказать даже, что автор ел, когда писал такую-то страницу, какое у него настроение, что прочитал в газете. Бывает, что-то его поразило, и он вписал. Потом сообщение не подтвердилось, сенсация лопнула, а в книге осталось. Ваш автор и не пытается спрятаться за героя, это он и есть -Ланц, только меняет фамилию, места событий, а остальное все оставляет…»

Мысль Денисова двигалась упорно в привычном направлении, даже пока он спал. Как и тогда, в кабинете Союза писателей, он снова подумал:

«Перенося место действия из Крыма в центр Азии, неизвестно, как он поступил с реальными портретами персонажей…»

Выбора, однако, не было.