Теннисные мячи для профессионалов

— Да. Личный состав ориентирован. Сегодня на инструктаже снова повторили приметы… Вы передали «Ланц»?

— Да. Он сам себя так назвал.

Денисов не воспользовался паузой, Лымарь продолжил:

— Сколько уже дней прошло?

— Сегодня четвертые сутки.

— Пока ничего?

— Нет, обстоятельства не ясны.

Денисов вспомнил эпиграф, выбранный Ланцем к своей рукописи: «Тут лежит перо жар-птицы, но для счастья своего не бери себе его…» И дальше: «Так просто! Пойми, безумец! Посмотри на часы… Давай же оправдывай ее! Скажи, что в эту минуту она тоже смотрит на часы, скучает…»

С аллеи раздались голоса, женщина ругала ребенка, просившегося на руки. Ночь полна была невидимыми людьми, пением цикад.

Лымарь поинтересовался главным:

— Как он стрелял?

— В упор. — Денисов понял, кого и что имеет в виду Лымарь. — Одним патроном. Собственно, там и был один патрон.

II. «КОГДА ОБОРВУТСЯ ВСЕ НИТИ…»

— Отсюда уже видно! — Командир строевого отделения на ходу стряхивал с фуражки капли дождя. В конце платформы, впереди, угадывалось что-то черное. Светильник там едва горел.

Денисов ускорил шаг.

— Кто его обнаружил?

— Носильщик. Шел от элеватора.

— Кто именно?

— Сальков.

— Из бригады Романа?

— Он.

«Выбирать не приходится…» — подумал Денисов.

Несколько лет назад Сальков проходил связью от группы Стаса — бывших работников отделения перевозки почты, задержанных за спекуляцию и грабежи. В последнее время, правда, за ним ничего такого не значилось.

— Футболист… — уточнил командир отделения. — Знаешь его? Женился на девчонке из оперативно-комсомольского отряда…

Денисов кивнул.

Пока шли перроном, дождь начал стихать. Сбоку тянулись платформы, по-ночному пронзительно высвеченные, покатые; вода стекала с них, как с крыш. У одной из платформ чернел электропоезд. По другую сторону, позади путей высился элеватор — глухой, с бесчисленными лестницами по фасаду, — повторявший форму огромной деревенской печи.

— Сальков смотрит: кто-то лежит. Думал, пьяный! — Командир отделения был из пограничников — подтянутый, четкий, — работал недавно.

— При пострадавшем есть вещи?

— На платформе? Не видел.

— Кому Сальков сообщил?

— Ниязову. Он как раз стоял на перроне, против первого зала. — Ниязов был младший инспектор розыска. — Ниязов передал по рации дежурному.

— Где он сейчас?

— На стоянке такси. Опрашивает водителей.

Они уже были рядом с местом происшествия.

— А так тихо начиналось дежурство! — Командир отделения снял фуражку, повертел, сбивая капли. — Когда доложил, никто верить не хотел… — Он замолчал, подал Денисову фонарик.

— Пассажиров много?

— Полные залы.

— Денисов взглянул на часы:

«03.57»

Он посмотрел на крышу центрального здания, световое табло показывало то же время. Впереди, в направлении Дубниковского моста, маячили пути, конфигурации стрелочных переводов, черная сеть подвесок.

Из электрички на шестом пути послышался стук компрессоров. Она отправлялась первой, в 4.00. Вокзальные сутки начинали бесстрастный отсчет времени.

— Пришли. — У командира отделения перехватило голос. Труп был накрыт брезентом, хранившимся для таких случаев у дежурных. Денисов поднял за край, щелкнул фонариком. Острый луч полоснул по платформе.

Человек лежал на спине. Открытые глаза смотрели безучастно. На вид погибшему было не меньше сорока, на нем был синий в полоску костюм, сорочка с галстуком.

— Как он лежал, когда вы подошли? — Денисов нагнулся над телом.

— Лицом вниз.

— Посадка на тамбовский шла с этой платформы?

— На 441-й? Нет. — Командир отделения показал на соседнюю. — Здесь была нерабочая сторона состава. Но кто-то из пассажиров все равно мог видеть.

Денисов провел лучом, нашел на асфальте отметку масляной краской:

«Четвертый вагон».

— Четвертый, — подтвердил командир отделения.

Денисов подержал руку погибшего в своей, она была еще теплой.

«Один-два-три… — Слабые удары пробивались к поверхности кожи. — Один-два-три…»

Возникло ощущение бьющегося пульса. Это была иллюзия: биение собственной крови в кончиках пальцев. Пульса не было. Рука скользнула, изгибаясь под неожиданно непривычным углом. Трупное окоченение до нее не дошло, медленно распространяясь от головы.

Оперуполномоченный осторожно положил руку погибшего. Мышцы ее не сократились, покорно-безжизненно рука легла на асфальт.

Денисов внимательно оглядел погибшего, пиджак был расстегнут, кровь слева, на груди, успела загустеть, отливала буроватой блестящей эмалью.

Под трупом виднелась еще небольшая темная лужица. Там, по-видимому, тоже была кровь.

Как оперуполномоченный розыска Денисов предпочитал составить обо всем собственное суждение.

«Сквозная? — подумал он. — Или несколько ран? И в грудь, и в спину? По закону сообщающихся сосудов, кровь вытекала из ран, находившихся ниже других.

— Когда его обнаружили?

— В три ноль семь.

— До дождя?

— Дождь только начался.

— Что-нибудь предприняли?

— Искусственное дыхание. До прибытия «Скорой».

— Пришлось переворачивать?

— Труп? Да. Иначе не получалось.

Это было важно.