Теннисные мячики небес

– Ох, ради всего святого. Вы что, собираетесь открыть здесь дискуссию о моральной ответственности? Почему мы должны относиться к африканцам, как к детям? Когда они сами себе причиняют вред, разве это неизменно наша вина? Разве Гордон вел себя хуже правительства, которое, собственно, все и устроило? Хуже, потому что он белый и должен «понимать, что к чему» яснее, чем бедные, беспомощные негритянки? Да, он поступил дурно. Как и мы поступаем дурно всякий раз, когда покупаем куклу, изготовленную детьми, работающими на предприятиях с потогонной системой. Добрые, достойные, благородные, либерально настроенные мужчины и женщины помешивали некогда сахар в своих чашечках с кофе, прекрасно сознавая, что кофе этот собран рабами. Мы носим кожаные туфли, и в один прекрасный день это вдруг признается верхом безнравственности. Мы покупаем то да се, мы живем в этом мире, мы все соучастники, все варимся в одной нравственной каше. Ради любви к Господу, как можете вы быть таким высокомерным? Неужели нельзя хоть на миг посочувствовать человеку, тонущему в трясине?

– Которую создал он сам.

– Так ведь это делает происходящее еще более достойным жалости. Не будь в этом его вины, он, подобно вам, купался бы в роскоши возвышенного гнева. Когда судьба швыряет в нас кирпичами, это не так уж и тяжело. Когда же мы сами швыряем их, а они возвращаются и бьют нас, это уже безнадежно. Это его вина, поэтому он… он пытается притворяться… Видели бы вы его… он так растерян. Так абсолютно беспомощен. – Порция разозлилась на себя, услышав, как дрожит ее голос, и осознав, что на глазах у нее закипают слезы.

– Мне жаль, Порция. Правда, жаль.

– Да не нужна мне ваша жалость, мне нужно обещание. Думаю, репутацию Гордона теперь уже не спасти, но Альберт… Оставьте его в покое. Ради Бога, оставьте его в покое.

– Он первым полез в драку. – Теперь Саймон стоял напротив Порции, прислонясь к стене. – Если я хорошо его изучил, он сейчас сидит с лэптопом в каком-нибудь кибер-кафе, используя псевдонимы и не принимая, из страха перед новыми вирусами, никакой почты. Это поединок интеллектов.

– Он ребенок. Отпустите его.

Саймон вспомнил о написанном утром письме в Оксфорд. Письме, получив которое, колледж наверняка откажется принять Альберта.

– Прости, Порция, – сказал он. – Машина уже запущена.

Порция взглянула на стену над его головой.

– И все это, на самом-то деле, полностью продуманные поступки.

– Когда-нибудь ты поймешь.

– Не стану притворяться, будто мне известно все, что с вами отучилось. Но результат я вижу ясно. Возможно, вам стоит поблагодарить Гордона. Вы обладаете почти безграничным богатством и умом, который, как все твердят, поражает широтой, обилием знаний и мощью. Похоже, у вас есть все, чего жаждет мир.

– Но нет тебя, Порция. Тебя у меня нет. Нет детей от тебя. Нет истории нашей семьи, нет молодости.

– Вы знаете, как отреагировал бы Нед, что бы с ним ни сотворили? Скажем, если бы Гордон в припадке ярости отсек ему руку? Нед покраснел бы и, заикаясь, сказал: «Господи, все правильно. В общем-то я сам виноват. Прошу вас, не волнуйтесь. Мне страшно жаль». Вот чем ответил бы Нед на любую выпавшую ему беду. Ослепительной улыбкой и смущенным шарканьем.

– Я – Нед, и таков мой ответ.

– Я не знаю, кто вы, мистер Коттер, но могу с полной уверенностью сказать, что вы никак уж не Нед Маддстоун. Я, видите ли, хорошо его знала.

– Ты поймешь. Очень скоро. – Саймон шагнул к ней. – Я не несу ответственности за происходящее. Скоро все закончится и ты все узнаешь. У нас будет время поговорить, повспоминать. Ты увидишь, что я – всего лишь орудие. Орудие Божие.

Порция, уже стоявшая в дверях, содрогнулась.

– Милосердное небо, – прошептала она. – Несчастный вы человек. Как мне вас жалко!

Оставшись в одиночестве, Саймон какое-то время простоял в задумчивости. Потом вызвал по внутреннему телефону Лили.

– Те письма, что я вам дал. Их ведь еще не отправили?

– Пока здесь, Саймон.

– Принесите, хорошо? Вот и чудно.

Он обнаружил, что все еще не может сидеть без того, чтобы колени его не ходили ходуном, и потому перечитал письмо в колледж Сент-Марк, прислонясь к стене у окна. Потом положил письмо на стол, улыбнулся. С этим можно и подождать.

5. Кода

Последнюю четверть часа Альберт и Порция просидели на кухне – каждый ощущал оставленный Гордоном запашок страха, но заговаривать о нем первым никто не спешил. Гордон ушел в половине девятого, на заседание правления.

– Да не сидите вы, как на похоронах, – весело сказал он, запихивая бумаги в портфель.

Мать и сын гордились лицемерием друг друга. Альберт и вообразить-то не мог, что Порция способна произнести: «Разорви их в клочки, тигр!» – а она не представляла себе, что наступит день, когда Альберт хлопнет отца по плечу и скажет: «Молодцом, пап!»

Гордон вышел, быстро кивнув на прощанье, – как бы показывая, что день нынче самый обычный. В обычный день, как хорошо было известно и Порции, и Альберту, он, расцеловав обоих, сказал бы: «Пора пометать немного бисера перед свиньями» или «Пожелайте мне удачи», а то и «Фух! Еще один дерьмовый день ждет нашего героя».