Теофил Норт

Заправочная станция уже закрывалась. Я подъехал и залил бак. Я спросил заправщика:

— Слушай, есть тут место, где сейчас можно выпить чашку ирландского молочка?

— Тут за углом клуб, иногда он поздно закрывается. Если увидите зеленый свет над черным ходом, вас пустят.

Свет горел.

— Ехать нам еще час, — сказал я моим спутникам. — Мне надо выпить, а то засну.

— Мне тоже, — сказала Диана.

— Вы не пьете, Хилл? Ничего, пойдемте с нами, если вдруг начнется скандал, будете нашим телохранителем.

Я забыл, как назывался тот клуб: «Общество польско-американской дружбы», или «Les Copains Canadiens» [2], или «Club Sportive Vittorio Emmanuele» [3] — темный, радушный и людный. Со всеми перездоровались за руку. Нам даже не позволили за себя заплатить.

Диана ожила. Ее окружили.

— Ну, леди, вы шикарны.

— Ну и ты, брат, шикарен.

Ее пригласили танцевать, и она согласилась. Мы с Хиллом сидели в уголке. Он был потрясен. Приходилось кричать, чтобы услышать друг друга в гаме.

— Тед?

— Да, Хилл?

— Это что же, ее так воспитали?

— Все это совершенно невинно, Хилл.

— Я никогда не видел, чтобы девушка курила и пила — тем более с незнакомыми.

Мы смотрели прямо перед собой — в будущее. Когда музыка опять смолкла, я сказал:

— Хилл?

— Да…

— У вас контракт с министерством просвещения или со школьным отделом, правильно?

— Да…

— Он у вас не кончается?

Наши локти покоились на столе. Подбородки лежали на руках. Он побагровел. Прикусил зубами костяшки пальцев.

— Мисс Белл в курсе дела? — За этим вопросом стояли другие. — Она знает, что вы не найдете другого такого места во всей стране? Что вас возьмут только в частные спортивные клубы — для немолодых людей, которые желают сгонять вес?

Он медленно поднял на меня глаза, в которых была мука.

— Нет.

— Вы еще не послали заявление об уходе?

— Нет.

Вероятно, он впервые осознал, что его профессиональный престиж под угрозой.

— Как вы не понимаете? Мы же любили друг друга. Все казалось так просто.

Опять громко заиграла музыка. Мы старались не смотреть, как молодую женщину перехватывает партнер за партнером. Вдруг он резко ударил меня по локтю.

— Тед, помогите мне это поломать.

— Что — эту вечеринку?

— Нет, всю эту историю.

— По-моему, она уже поломалась, Хилл. Слушайте, по дороге в Ньюпорт вы должны без передышки рассуждать о шансах ваших футбольных команд. Расскажите нам то, что уже рассказывали, и еще добавьте. С весом и спортивной биографией каждого игрока. Ни в коем случае не останавливайтесь. Если не хватит, переходите на студенческие команды; скоро вы сами будете тренировать студенческую команду.

Я встал и подошел к Диане.

— Мне кажется, пора ехать, мисс Белл.

Выходили мы с помпой — снова всеобщие рукопожатия и благодарности. Дождь перестал; ночной воздух был чудесен.

— Знаете, я уже много лет так не веселилась. Истоптали все туфли — вот медведи!

Мы поехали. Голос не повиновался Хилари, поэтому начал я.

— Хилл, вы, наверно, поздно возвращаетесь домой?

— Да.

— И ваша супруга, конечно, жаловалась, что не видит вас с семи утра до восьми вечера.

— Меня это очень угнетало, но что поделаешь.

— И самый жуткий день, конечно, суббота. Возвращаетесь из Вунсокета или Тайвертона усталый как собака. В кино хоть вам удается сходить?

— По воскресеньям кинофильмов не показывают.

Мы вернулись к футбольной теме. Я подтолкнул его локтем, и он немного оживился:

— Уэнделл Фаско из Вашингтонской подает большие надежды. Вы бы видели, как этот мальчик пригибает голову и врезается в защиту. Через два года он поступает в университет Брауна. Увидите, Ньюпорт скоро будет им гордиться.

— Чем больше всего вы любите с ними заниматься, Хилл?

— Ну, бегом, наверно. Я сам был бегуном.

— А какой вид вам больше всего нравится?

— Признаюсь вам, для меня самое увлекательное состязание в году — это ньюпортская эстафета. Вы себе не представляете, как мои люди отличаются друг от друга, — я их называю «людьми», это подымает боевой дух. Всем им от пятнадцати до семнадцати. Каждый проходит три круга, потом передает палочку следующему. Возьмите Былинского, он капитан «синих». Есть ребята и побыстрее, но у него мозги. Любит бежать на втором этапе. Знает достоинства и недостатки каждого из команды и каждый дюйм дорожки. Голова, понимаете? Или Бобби Нойталер, сын садовника с Бельвью авеню. Настойчивый, упорный — но очень возбудимый. Знаете, после каждой эстафеты — выиграли, проиграли, все равно — плачет. Но остальные относятся с уважением; делают вид, что не видят. Чикколино — живет на мысу, я жил неподалеку, когда был женат, — он клоун у «красных». Очень быстрый. Бегать любит, но всегда смеется. И вот что интересно, Тед: его мать и старшая сестра накануне эстафеты идут в часовню Святого Сердца и молятся за него с полуночи до утра, когда надо идти готовить завтрак. Нет, вы представьте!

Но меня не надо было к этому призывать. Мне казалось, что я слушаю Гомера, слепого и нищего, — как он поет на пиру: