Teologica

И от зимы умирает.

Сочи, 14.09.95 года

Ничего. Кроме фраз

Я безвременно стар,

Я нечаян и глуп,

Я разбойник-корсар

У девчоночьих губ.

Мои тайны зарыты

В шаманский экстаз,

Свечи вóлнами смыты.

Ничего, кроме фраз.

Я с собой исполняю

Тот старый вальсок,

Что в паркете растает

И войдёт в кровоток.

Мои судна разбились,

Матросы мертвы,

Обещанья зарылись

В рыданиях совы.

Влага девичьих губ,

Как божественный дар —

Я безвремен и глуп,

Я нечаянно стар.

Я пущу в эти вены

Дурманящий газ,

Будут крови и пены,

Станет смысл без фраз.

И напьюсь волчьим воем

В полночной тиши,

Как спиртовым настоем

Любви анаши.

Там, за тихой рекою

Похоронят тебя,

Перекрестят рукою,

Воспоют с алтаря.

В небо взмоют вороны,

Веселясь и смеясь,

Пряча перьями стоны

В свою черную масть.

Маловеры пойдут

Там, где зреет дурман,

Пусть они не поймут,

Что ты мертв, а не пьян.

Пусть запомнят меня,

Как жреца пустоты,

Как монаха, бубня

Наложившим персты.

Пусть утонут в морях

Моих стонущих глаз,

В берегах ноября.

Ничего. Кроме фраз.

Сочи, 26.09.95 года

Обитель отравы

Экзáрх3 взывает к божествам,

Сжигает плоть и травы.

Колдует, возносясь к верхам,

Во сферы к проклятым богам -

Он похоронит душу там

В обители отравы.

Спустилась ночь и год прошел,

А новый не явился.

Сошла на Землю пустота,

Великолепна и чиста,

А новый год к скале прибрел,

Сорвался и убился.

Слепцы увидели мираж,

Глухие услыхали гул,

Как отзвуки вражды,

Но то над гладями воды

Смеялся сумасшедший страж

И ветер дико дул.

На проклятой моей земле

Воссели Ми́нос4 и Эак5,

Радáмант6 с ними суд вершит.

Архангел бьется и трубит,

И гром гремит в его трубе,

И стонет тайный знак.

Морфей чеканит сажу снов,

Вселяет в них кошмары сил,

Но Зороа́стр7 с огнем идёт.

Несчастных он с собой ведет,

А кто не с ним – моря гробов

И тысячи могил.

Сочи, 11.11.95 года

Он

памяти Алексея Шмакова

Рано утром он ушел, захлопнул двери,

Рано утром он платил свои долги.

Он шатался у зажженной колыбели.

Он дрожал. Он слышал Их шаги.

Заколдован насмерть верным словом

Пьяный сад у моря и песок.

Плелся он за пожелтевшим гробом

И смеялся, что уйти не мог.

Сочи, 28.11.95 года

* * * (Убегали в бархат облаков..)

Убегали в бархат облаков

И дождем зализывали раны,

Просыпались от кошмарных снов,

Вырывались из зубов капканов.

Кто-то не хотел, чтоб жили мы,

Кто-то не хотел, чтоб умирали —

То бросал нас в ужасы войны,

То крутил по вековой спирали.

Сочи, 02.12.95 года

* * * (Улетать в окно…)

Улетать в окно

В тихий летний сад,

Разбивать крыло

И лететь назад.

Жить под весом призм,

Превращаться в пар,

Понимать, что жизнь

Не тюрьма, а дар.

Стать самими собой

И писать стихи,

Обрести покой,

Отмолить грехи.

Верить в тех, кто слаб,

Помнить всех, кто смог —

Тех, кто с виду раб,

А внутри как бог.

Сочи, 03.12.95 года

Она

Она хотела засмеяться

И бросить карты на сукно,

Святой водой к вину догнаться,

Но то был яд, а не вино.

Она хотела падать тенью

На камни старых мостовых,

В них примерять наряд осенний

Под гимн церквей и храмов стих.

Мечталось ей прильнуть губами

К губам таинственных имен,

И резать тишь садов шагами,

Считать, что это только сон.

Она хотела улыбаться

Кострам, где тлела синева,

Саму себя в стекле бояться,

Но ведь… Она была мертва.

Сочи, 09-10.01.96 года

Кто-то

(январский бред в четырех частях)

I

И оплавлялись свечи белым льдом,

И отдавали золотом картины,

Казались серебристым париком

Седые кудри старой паутины.

И рéквиемом таяли в ночи

Крадущиеся шорохи Кого-то,

Кто знает тайны, кто о них молчит,

Кого назвали этим странным «Кто-то».

На дне бокала снегом яд белел,

И обагрянен кровью был клинок

Того, кто не устал от этих дел,

Кого назвали «Чёрт» и сразу «Бог».

Летучей мышью в окна билась ночь,

В свечах и факелах дворца таился день —

Все знали, что ему уж не помочь,

И даже ночь – его немая тень.

II

Обвитые мечтою, как мечом,

Прокуривали тамбуры разлуки,

Заглядывали вам через плечо

И к морфию тянули свои руки.

И безразличен нам был небосвод

И все его светила и вершины —

Мы просто проходили бездны в брод,

А где и в бред, прокалывая шины.

Бессонными ночами под луной

В кальяны забивали мандрагору,

И догонялись сном в пути домой,

Следя за ним по бортовым приборам.

Мы были навигаторами лет

И Лордами Фарфорового Храма.

Вплетая в бред шекспировский сонет,

Мы выли: «Рама Кришна! Харе Рама!».

III

Но были вы бездарно холодны,

И жадно жрали спирт в своих подвалах,

Как яд метафорической луны

В корсетах узких на парадных бáлах.

И сложности в вас было, как в нуле,

Как в «дважды два». Глотая пену смысла,

Вы плыли православием в алтаре

К Отцу и Сыну. И вовеки присно.

Мы ненавидели ваш черный ум

И тонкость пальцев в баритоне лета,

Под опиум клаустрофобных дум

Хотели солнцем выжечь веру света.

Но вы пытались подло нас убить

И в спину целились расчетливым прицелом —

Помыслили единственными быть

В своём лишь сне неповторимым Белым.

IV

Потухли свечи и взошла луна

Оттенком солнца в полотне гардины,

Но во дворце всем было не до сна

Из-за весны и старой паутины.

В высоком кресле посреди ночи,

Уставив взор в камин потухших гротов,

Сидел тот Кто-то, кто давно молчит

В трясине дум долинного болота.

Перебродило водкою вино