Теорема сводных (СИ)

Вольфганг приходил сегодня, и у нас был серьезный разговор. Он признался, что у него есть женщина. И давно. С момента, как я заболела. Это Анна — коллега Вольфганга по работе. Надежный партнер. Вольфганг не каялся, нет… Он просто рассказывал про нее в самом лучшем ключе и просил прощения за то, что так вышло.

Я не виню его. Но расстроена тем, что он решил обо всем рассказать. Мои мысли теперь заняты тем, что Вольфганг может так же оставить Тео, если с ним что-то случится. Я не могу этого пережить. Тео не заслуживает такого! Но… Я ничего не могу поделать. Сегодня весь день плакала, когда Вольфганг ушел. Горько. Болюче.

Дальше текст становится едва ли разборчивым. На моих глазах едва ли вырисовываются слезы.

Июнь, 8, 2018 года

Я пишу, скорее всего, последнюю запись. Не знаю, сумею ли я дожить до прихода Вольфганга? Мое сердце умирает. Потихоньку. Мне сложно писать. Вольфганг должен сегодня привести Анну. Зачем? Не знаю. Но у меня нет выбора. Я слишком слаба…

И я хочу, чтобы Тео знал правду. Ребенок не должен быть виноват в отношениях родителей. Ребенок должен быть любим.

И я люблю тебя, Теодор. Любила всегда… и буду… любить после смерти.

На этом дневник обрывается.

Смотрю на последнюю строчку невидящим взглядом, пока внутри разгорается злость.

Ненависть.

Неприятие.

Вспышка гнева подобна огненной лаве, пожирающей всё на своём пути, и я со всей силы швыряю потрепанную тетрадку в стену. Она тихо падает на пол шелестя страницами. Подступивший гнев застревает комом в горле и я сметаю всё со стола отца.

Бумаги. Ручки. Ноутбук с проводами. Его фотографию с Анной…

Звон стекла и грохот металла утешает хотя бы не надолго.

— Ich hasse dich! Ich hasse dich! Ich hasse dich!* (Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!) — кричу я в полный голос. Чувствую, как легкие надрываются от силы гнева, рвя голосовые связки изнутри.

Я всегда знал, что мой отец подлый предатель и лицемер, а теперь получил доказательства этим догадкам. Никогда не прощу ему то, как он поступил с моей мамой!

— Theodore?!*(Теодор?)

Дверь в кабинет распахивается и на пороге появляется он. Отец смотрится на меня так, словно, я бешеный пес, который забрался в его кабинет.

Шумно дышу через ноздри.

— Was für eine Heuchlerin du bist!*(Какой же ты лицемер!) — шиплю отцу, смотря в его наглые невинные глаза.

— Theodore, was ist passiert?*(Теодор, что произошло?)

Поднимаю один указательный палец и тыкаю им в воздухе в отца.

— Это…все… ты!

Отец изображает хладнокровие. Словно, он не понимает, что произошло.

— Тео, я не понимаю, о чем ты говоришь… — восклицает Вольфганг, выставляя ладони вперед, будто бы пытаясь успокоить меня.

— Ты все прекрасно понимаешь, — ощущаю, как злость колет под сердцем, но я не могу держать ее в себе. Продолжаю тыкать указательным пальцем в отца. — Это ты убил маму тогда!

Отец на мгновение замирает. В его пустых глазах я не вижу того, чего хотел бы: правды. Раскаяния. Сожаления. Горя.

— Я не убивал твою маму, — ровным тоном произносит Вольфганг.

Я делаю пару шагов вперед, сокращая дистанцию между нами.

— Я нашел ее дневник, — выстреливают я словами, — где черным по белому было написаны слова почерком мамы.

Отец замолкает. Он опускает руки по швам и тихо вздыхает.

— Тео, все не так, как ты себе мог подумать…

— Да? — кричу я в ответ. — А как же? Как я должен был подумать прочитав посмертные записки матери?

Позади отца вырисовывается Анна.

— Твоя мама была больна… — продолжает успокаивать меня отец.

— Вот именно! — надрываюсь я от злости. — МОЯ МАМА БЫЛА БОЛЬНА, МОЯ!

Отец нервно сглатывает. Что сейчас творится в его мыслях? Стыдно ли ему за содеянное?

— Ты всегда говоришь «твоя мама», будто бы это горе касается только меня! — ощущаю, как от злости меня потрясывает. — Но она также была твоей женой!

— Теодор… — вмешивается Анна жалостливым голосом.

— А ты вообще помалкивай, Schlampe* (потаскуха)!

— Теодор! Я не позволю тебе оскорблять свою жену….