Теоретические основы марксизма

Известно, какую выдающуюся роль в историко-философских воззрениях Маркса играет понятие производительной силы. Все социальное развитие в его огромной сложности основывается, по мнению Маркса, на развитии производительных сил или, как иногда выражается автор «Капитала», материальных производительных сил. Но ни в сочинениях Маркса, ни в сочинениях Энгельса мы не встречаем точного определения понятия производительной силы. Даже более – не подлежит сомнению, что Маркс употреблял этот термин в различных и даже противоречивых значениях. Иногда Маркс понимает под производительными силами средства производства и обмена, иногда же – нечто несравненно менее определенное и боле обширное. Так, мы узнаем из его полемической книги о Прудоне, что «из всех производительных сил сам революционный класс является величайшей производительной силой»1. Автор, очевидно, разумеет в данном случае под производительной силой все то, что так или иначе содействует успехам производства: только в этом смысле можно называть производительной силой общественный класс. В том же смысле Маркс часто говорит о «производительной силе труда» как о понятии, равнозначащем производительности труда.

Но если понятие производительной силы расширить до такой степени, то исчезнет всякое различие между материалистической историко-философской теорией Маркса и обычным «идеологическим» или идеалистическим пониманием истории. Что не является в этом смысле производительной силой? Религия, мораль, наука, государственный строй, право и многое другое оказывает, бесспорно, весьма значительное влияние на общественное производство и, следовательно, должно быть признано производительной силой. Если же мы будем называть производительными силами даже общественные группы, то исторический материализм превратится в простую тавтологию, в невинное утверждение, что социальное развитие определяется развитием общественных групп.

Конечно, Маркс хотел сказать нечто совершенно иное, установив в первый раз в своей книге о Прудоне то положение, что «с приобретением новых производительных сил люди изменяют свой способ производства, а с изменением способа производства, приемов приобретения средств к жизни, люди изменяют все свои общественные отношения»2. Конечно, было бы грубейшим искажением мысли Маркса понять ее так, что приобретение новых знаний, успехи науки составляют движущую силу исторического развития человечества. Самое существенное в историческом материализме было бы при таком толковании устранено, и данная Марксом теория социального развития, имеющая, во всяком случае, определенное содержание, потеряла бы всякое отличие от обычного «идеологического» понимания истории. «Люди привыкли признавать ум, развитие и деятельность мозга единственной движущей силой быстрого прогресса цивилизации, – говорит Энгельс, – они привыкли объяснять свою деятельность своим мышлением, а не своими потребностями (проходящими, разумеется, через голову, через сознание) – и таким образом возникло с течением времени то идеалистическое мировоззрение, которое владеет умами со времени падения древнего мира»3. В предисловии к «Zur Kritik der Politischen Okonomie» Маркс формулировал основную идею своей философии истории в известной фразе, что «не сознание определяет общественное бытие людей, а, наоборот, общественное бытие людей определяет их сознание».

Но разве не является таким искажением мысли Маркса утверждение Каутского, самого выдающегося представителя современного марксизма, что «состояние математики точно так же принадлежит к экономическим условиям существующего общества, как и состояние машинной техники или мировой торговли?»4. Вместе с математикой Каутский относит к экономическим силам химию и вообще естественные науки на том простом основании, что математика, как и естествознание, влияет на состояние хозяйства. Совершенно с таким же правом Каутский мог бы признать государство и вообще всякую идеологию «экономическим условием существующего общества», так как не подлежит спору, что «идеологические» силы оказывают большое влияние на состояние хозяйства. Таким образом, можно было бы, как сказано, уничтожить всякое различие между материалистическим и идеалистическим пониманием истории.

Впрочем, можно думать, что и сам Маркс не был чужд ошибок подобного рода. В своей книге «Die heilige Familie» он уже вполне овладел своей новой историко-философской доктриной. И, однако, в этой книге мы встречаем следующее замечание: «или думаете, критическая критика, что она сделала хотя бы первый шаг в познании существующего, пока она исключает из исторического движения теоретическое и практическое отношение людей к природе, естествознание и промышленность?»5.