Теории сознания

Диспозициональному объяснению, предлагаемому Райлом, присуща, без сомнения, немалая интуитивная правдоподобность. Представляется, что оно согласуется со здравым смыслом в том, что если, к примеру, человек знает, что решением некоторой арифметической операции является определенное число, то он может написать данное число в качестве ответа на экзамене или же сказать его нам, когда мы спросим его о решении данной арифметической операции. Или если человек знает, как завязывать рифовые узлы, или умеет говорить по-немецки, то при прочих равных условиях он должен суметь сказать что-то по-немецки или завязать рифовый узел, когда его об этом попросят. Однако читателю, возможно, интересно знать, можно ли это объяснение распространить и на такие связанные исключительно с переживаниями черты ментального, как восприятия или ощущения? Можно ли действительно объяснить подобным образом интроспекцию или воображение, связанное с продуцированием ментальных образов?

ЯВЛЕНИЯ

Райл осознает эту проблему и признает, что не ко всем психологическим понятиям применим диспозициональный анализ. Некоторые ментальные термины обозначают явления, а не диспозиции, но даже и в этом случае они не явления сознания в каком-либо картезианском смысле.

Для того чтобы понять, что Райл имеет в виду под понятием "явление" (occurence), мы можем сопоставить это понятие с понятием "диспозиция". Взять хотя бы один из райловских примеров из повседневной жизни, когда фиксируется важное различие между утверждением, что человек является курильщиком, и утверждением, что человек курит сигарету. Первое утверждение приписывает человеку диспозицию: у данного человека есть склонность курить сигареты. Ясно, что здесь вовсе не имеется в виду, что данный человек всегда или постоянно курит сигареты или что он курит непосредственно в данный момент. Второе же утверждение не приписывает человеку диспозицию, но сообщает об определенном явлении – о том, что происходит некоторое событие (event). Такого же рода различие имеет место, когда, с одной стороны, говорят, что некто что-то знает или в чем-то убежден, и, с другой стороны, когда говорят, что ему больно или у него зуд. Райл допускает в отношении определенных (но не всех) диспозиций, что они не могли бы существовать, если бы не существовали определенные явления. К примеру, если истинно, что некоторый человек – курильщик, т.е. обладает диспозицией "курить сигареты", то это утверждение может быть истинным только при условии, что имеют место определенные явления, то есть человек иногда курит сигарету. Ясно, что если бы человек время от времени не курил сигареты, то было бы неправильно называть его курильщиком. Но тот факт, что человек выкурил только одну сигарету, еще не дает основания назвать этого человека курильщиком. Таким образом, имеется как различие, так и взаимосвязь между явлениями и диспозициями.

ИНТРОСПЕКЦИЯ

Возможно, наиболее трудным для логико-бихевиористского анализа является понятие "интроспекция". Если в самом деле имеются восприятия нефизических сущностей и в этих восприятия сознание фиксирует свои собственные операции, то трудно понять, как их можно объяснить, ссылаясь на речь или поведение человека. Говоря без обиняков, ответ Райла сводится к тому, что интроспекции в этом смысле просто не существует. Такой вывод не покажется столь уж необычным, если мы рассмотрим, какие основания выдвигает Райл в его пользу.

Райл отмечает, что, признав существование интроспекции, мы допускаем, что имеет место своего рода осознание сознания, а это означает, что мы можем одновременно осуществлять два ментальных акта. Если, например, в ходе вашей интроспекции обнаруживается, что вы принимаете решение вставать рано по утрам, то в отношении вас одновременно верны две вещи: что вы принимаете решение вставать рано по утрам и что вы мысленно обращаете внимание на это решение. Райл очень сомневается в том, что подобное двойное ментальное действие когда-либо имеет место. Он не отрицает того, что имеет смысл говорить о "сосредоточенном внимании", и потому Допускает возможность обратного ему распределенного внимания, когда нас отвлекают или когда мы одновременно выполняем две задачи. Тем не менее, полагает он, этот феномен лучше всего объясняется нашей способностью периодически переключать внимание с одной задачи на другую. В этом вопросе он апеллирует к нашему здравому смыслу, дабы освободить нас от картезианского образа: