Теория бобра

И снова я слышу не совсем тот ответ, которого ждал.

– Я не признался.

– Разумеется. – Осмала пожимает плечами. – Потому что вы его не убивали.

Какое-то время мы молчим.

– У них сроки поджимают, – говорю я. – Счет пошел на дни.

Осмала немного оживляется. Выражение его лица не меняется, но он укладывает локти на подлокотники офисного кресла и устраивается поудобнее, словно готовится внимать долгому рассказу.

– А что-нибудь более конкретное они говорили? Может быть, называли крайний срок?

– Нет, об этом речи не было. Но что-то их тревожит, иначе зачем говорить о днях?

Осмала на мгновение задумывается:

– Они спешат получить от вас признание. Торопятся закончить расследование и заняться чем-то другим.

– Собственно, это я имею в виду, – киваю я, с трудом скрывая разочарование. – Мне казалось, что обмен информацией, о котором я упоминал, подразумевает…

– Лошади, – произносит Осмала.

Проходит несколько секунд, прежде чем я понимаю, что не ослышался. Моя первая мысль: возможно, Осмала не так уж умен, как я себе представлял, и просто хорошо это скрывает. Но эту мысль мгновенно вытесняет другая, от которой я прихожу почти в состояние шока, хотя стараюсь этого не показать. Хорошо обмениваться информацией в рамках договоренностей, но услышать намек на то, что тебя с ледорубом в руке видели на лошадиной ферме, по территории которой, возможно, все еще мчится обезглавленный человек на снегоходе…

– Лошади? – переспрашиваю я как можно более бесцветным голосом.

– Лошади, – кивает Осмала. – Я не могу вдаваться в подробности, но прослеживается определенная связь…

Я прокручиваю в голове слова Осмалы и понимаю, что его ответы больше похожи на вопросы. И это неслучайно.

– Под формулировкой «определенная связь» вы подразумеваете…

– Ну, например, тот факт, что это ведь не вы убили Нико Орла.

На протяжении всего нашего разговора Осмала не сводит с меня глаз.

– Нет, – говорю я, хотя в этом, вероятно, нет необходимости, ведь я не тянул Осмалу за язык – он сам это сказал. Тут я вспоминаю, каким равнодушным казался Осмала в начале нашего разговора. – Вероятно, вы хотели в этом убедиться. Поэтому…

– Да, хотелось услышать подтверждение.

Мы молчим. Но пауза длится недолго, как и во время нашей прошлой встречи. Похоже, мы все еще на одной стороне.

– Насчет лошадей… – начинаю я, но Осмала меня обрывает.

– Мне не нужно знать больше необходимого, – говорит он. – То же касается всего остального, о чем мы говорили раньше. Основной фокус моих интересов не изменился.

Я понимаю, что он имеет в виду. По всему телу у меня пробегает ледяная дрожь. Ясно, что интерес Осмалы связан в первую очередь с Ластумяки и Салми. Но роль, которую он отвел мне, меня откровенно пугает. И не только. У меня возникают вопросы. Пожалуй, у меня есть право их задать.

– У вас сложности с Ластумяки и Салми? Не проще было бы…

И опять Осмала обрывает меня на полуслове:

– Еще раз повторяю: я не могу слишком углубляться в этот вопрос. Иногда есть широкие возможности для маневра, иногда – весьма ограниченные.

Осмала устремляет на меня долгий взгляд. Я понимаю: он сказал мне все что мог. Но нисколько не удовлетворил моего любопытства.

– Значит, вас не интересует, кто убил Хяюринена? – не сдаюсь я. – Кто…

– Разумеется, интересует, – произносит он спокойно, словно все это время мы болтали о погоде или вспоминали прошлогодний футбольный матч низшей лиги. – Но, по моему опыту, такого рода дела раскрываются, как бы точнее выразиться, когда удается распутать самый тугой узел. На это и нацелено наше… сотрудничество.

Я знаю, что сам пригласил Осмалу сюда, в свой парк, к себе в кабинет, и сам предложил взаимопомощь. Кстати, кое-что новое я все-таки узнал. Осмала не подозревает меня ни в одном убийстве.

– Именно так, – говорю я, – спасибо.

Осмала что-то обдумывает.

– Если вы не возражаете, я спрошу… – начинает он. – Есть еще одна вещь, которая меня интересует.

Сглатываю слюну. Неужели я ошибся в расчетах или что-то упустил?

– Разумеется. – Я стараюсь держаться как можно спокойнее. – С удовольствием отвечу на все вопросы.

– Не сомневаюсь. – Осмала выдерживает паузу. – Есть ли в нынешней работе Хеланто какие-то отсылки к другим художникам и произведениям? Мне очень нравились ее муралы…

– Поллок, – говорю я.

Уж не знаю, произносил ли кто-нибудь до меня имя художника с таким облегчением.

– Джексон Поллок, – Осмала сияет, словно ему только что вручили букет роз. – Эта новость сделала мой день.

Осмала встает со стула и, больше не глядя на меня, идет к двери, бормоча себе под нос: «Джексон Поллок, Джексон Поллок…». Уже на пороге он останавливается, и вместо имени американского художника я слышу:

– В Ластумяки и Салми есть что-то ковбойское, вам не кажется?

В следующую секунду его итальянские туфли уже цокают по коридору, словно отсчитывая время.

15