Теория Фокса (СИ)

Его мозг был аналитического склада. Хороший мозг, который не останавливался до тех пор, пока все факты не найдены. Но сугубо аналитический.

— В мире идей два плюс два может равняться пяти. А иногда и ста.

— Примеры! — Нельсон выпалил. — Мне нужны примеры.

— Цикады. Есть такие их виды, которые личинками проводят под землей 11, 13, и даже 17 лет. Понимаешь, 11 и 13 есть, а 12 нет. Почему?

— Простые числа?

— Которые делятся только на единицу и на самого себя.

— Почему?

— Хищнику или паразиту трудно синхронизироваться с цикадами, которые следуют циклу с простым количеством лет. Представь, если бы у цикад был цикл в 16 лет. Тогда любой хищник с циклом в 8 лет или даже в 4 года мог бы подстроиться под их ритм. Но достаточно цикаде просидеть под землей на один год дольше, и она выживет. Подстроиться под неё становится намного труднее.

— Что за ерунда? Цикады? Какое значение это может иметь? Как это вообще может быть важно? — он от отчаяния почти перешел на крик. Парочка на соседней скамейке обернулась.

— Стратегия, на которой основано выживание целого вида, как она может быть не важна?

— Нет, это несерьезно. Этот пример не считается. Мне нужно что-то существенное.

Я знал, что цикад будет недостаточно, чтобы его успокоить. Ему нужно что-то большое. А что, если…?

— Теория замены частей тела.

— Что это? — он наклонил голову.

— Теория искусственного интеллекта.

— И это синтез чего?

— Истории, бизнеса и геополитики. Да практически всего. Как много ты знаешь об индустриальных революциях?

— Не много. Паровая машина, электричество и потом компьютеры с интернетом, по-моему. Я знаю не больше, чем любой другой. А что?

— Паровой двигатель, электричество и компьютер. Три главные индустриальные революции человечества. Три главных тренда, которые сформировали весь современный мир. Ты не можешь увидеть будущее, если ты не поймешь их природу. Что у них общего?

— Говори прямо. Я никогда не понимал твоих загадок.

— Индустриальные революции — это замена частей тела.

— Причем тут части тела? — его глаза сузились.

— Что заменил паровой двигатель? Какую часть человеческого тела?

— Хмм. Ноги?

— Именно. Чтобы перевозить грузы, мышцы стали не нужны. Достаточно поезда или машины. Вторая революция — электричество — сделала ненужными руки. Электрические инструменты, конвейер и потом роботы — нужда в руках отпала. Затем компьютер с интернетом заменили нервную систему. Это была третья революция — теперь информация может быть передана без человека.

— И память, наверное, тоже. — добавил он.

— Именно. Чтобы сохранять информацию, человек более не нужен.

— И что дальше? Четвертая революция?

— Что еще можно заменить? Какую часть тела?

— Мозг? Это то, что искусственный интеллект заменит, да? Мозг?

— До мозга.

Он посмотрел на меня искоса.

— Глаза и уши, Нельсон. Зрение и слух. Сенсоры. Раньше компьютеры не могли самостоятельно воспринимать внешнюю информацию. Они не понимали, что изображено на картинках, не распознавали звуки и речь. Теперь могут. Мы научили их. Раньше, чтобы распознать изображения и звук, был нужен человек. А теперь компьютер справляется с этим сам. Он получил зрение и слух. И поэтому сенсорная революция даже мощнее, чем пар, электричество и интернет.

— Потому что это заменяет часть человеческого тела… — пробормотал он.

— Сначала ноги, руки и нервная система с памятью. Теперь зрение и слух. Это повторение одной и той же закономерности, Нельсон.

— И как это все использовать?

— А вот тут-то в дело и вступает синтез.

— Как?

— Надо добавить историю. Посмотри, к чему привели первые три индустриальные революции.

— И к чему же?

— К гегемонии стран, которые возглавили эти революции. Или, точнее, одной страны — Англии — и её последователя — Америки. Знаешь, что удивительно? На самом деле первая революция началась в Италии.

— В Италии? — он вскинул брови.

— Да. Все началось с Галилея. На каком-то особенно занудном церковном служении в Пизе он смотрел на колеблющуюся лампаду, и от нечего делать начал считать свой пульс. И вдруг понял, что как бы быстро лампада не колебалась, одно колебание всегда занимало одно и то же время.

— Конечно. — сказал Нельсон. — Лампада — это же маятник. Длина маятника, а не его скорость или амплитуда, определяют время между колебаниями.

— Закон маятника. Он дал Галилею то, что ни у кого раньше не было — возможность точно измерять время. Он нашел способ надежно и научно, а не с помощью песочных или солнечных часов, измерять время. И это положило начало науке. Время стало началом всего.

— Религия от скуки породила науку…