Теория государства

Но mainstream'ом стала точка зрения Монтескье. (Правда, понятие «деспотического образа правления», использовавшееся им в основном для очернения и карикатуризации государственного опыта Персии, Турции, и востока в целом, а также России, со временем выпало из теории государства. Точнее, вначале деспотии стали смешивать с монархиями, а затем и вовсе в них «растворили».) и понятно почему. Американская революция (1775 – 1786 гг.), а затем Французская (1789 – 1793 гг.) стали антимонархическими как по форме, так и по содержанию и утверждали власть наций. Почти все революции XIX в. Также были антимонархическими. (За исключением лишь, пожалуй, Il Risorgimento в Италии в 1831 – 1871 гг.[101] и революции Мейдзи в Японии в 1866 – 1869 гг.[102].) По их итогам провозглашались республики. Ставить знак тождества между старыми монархиями и революционными республиками было совершенно невозможно[103]. И революционеры, и реакционеры, и анализировавшие их доктрины практики и ученые в этом полностью сходились[104]. Революционный антимонархизм завершил то, что Михаил ильин назвал «упрощением» и даже «опошлением» республиканизма.[105]

С тех пор много воды утекло, но оппозиция монархий и республик остается догмой теории государства.

2.

Сейчас принципиальная разница между монархией и республикой всем как будто совершенно очевидна.

Монархия предполагает принадлежность государственной власти и непосредственно всей верховной власти правителю, воля которого не производна от какой-либо другой человеческой воли. Единовластие – власть одного, неограниченная (человеческими инстанциями) власть одного. По следний вывод, правда, открыто делают далеко не все, на него отваживаются только последовательные монархисты и наиболее честные теоретики. Монархическая власть передается по наследству (по обычаю, по закону) – как правило, непременно члену монаршего, то есть правящего рода (сыну, дочери, брату и т. д.). Если власть официально принадлежит правящему роду и при этом правитель (он же глава рода) определяется в наследственном порядке (назначается предшественником и т. д.), то такую организацию власти тоже аттестуют как монархическую. Монархия есть неограниченное наследственное единовластие.

В республике же всей государственной властью и непосредственно всей верховной властью обладает некий политический коллектив, который может охватывать как довольно узкий круг высокостатусных лиц, так и все взрослое дееспособное народонаселение, оформленное гражданством, то есть если говорить о современности, всю нацию (точнее, практически всю нацию – учитывая возрастной ценз и пр.). Этот коллектив осуществляет власть непосредственно или передает ее осуществление – временно, бессрочно либо даже «навечно», в тех или иных пределах и объемах своим представителям – выборным правителям и др. Такой коллектив уместно называть также гражданским и электоральным (электоратом).

Еще указывают, что при монархическом правлении источником власти провозглашается Бог или боги, а поэтому монархия выступает богоустановленным институтом. Монархическая власть сакрализуется. Как и ее носители. Монархи могут объявляться избранниками, наместниками Бога или воплощениями, сыновьями богов, проводниками божественной воли либо вообще обожествляться. Из всего этого с необходимостью следует, что монархическое правление непременно востребует теократию или по крайней мере отдельные теократические институты и практики[106]. А при республиканском правлении источником власти выступает исключительно соответствующий коллектив. Республика всегда сугубо светская, если не сказать «безбожная». То есть монархия обязательно имеет «надчеловеческую» легитимность, в то время как легитимность республиканского правления сугубо «человеческая».

Однако при обращении к государственному опыту, хотя бы историческому (оппозицию монархий и республик принято «опрокидывать» в прошлые эпохи, в которые ее вовсе не знали), хотя бы современному, это разграничение обнаруживает относительную условность.