Совсем другое дело пионеры новых течений мысли и новых направлений искусства и литературы. Первооткрыватель, пренебрегающий аплодисментами, которые он мог бы получить от широких масс своих современников, не зависит от идей своей эпохи. Он волен сказать вместе с шиллеровским маркизом Позой: «Моё столетье для этих идеалов не созрело. Я – гражданин грядущих поколений»
[40]. Работа гения также вплетена в последовательность исторических событий, обусловлена достижениями предшествующих поколений и является просто главой в эволюции идей. Но она добавляет к сокровищнице мыслей нечто новое и неслыханное и в этом смысле может быть названо творческое. Подлинная история человечества суть история идей. Именно идеи отличают человека от других существ. Идеи порождают общественные институты, политические изменения, технологические методы производства, и всё, что называется экономическими условиями. И в поисках их происхождения мы неизбежно приходим к точке, в которой всё, что можно утверждать, это то, что у человека возникла идея. Известно имя этого человека или нет – вопрос второстепенный.Именно этот смысл история вкладывает в понятие индивидуальности. Идеи – конечная данность исторического исследования. Об идеях можно сказать только то, что они появились. Историк может показать, как новая идея вписалась в идеи, разработанные прежними поколениями, и в каком смысле она может рассматриваться в качестве продолжения этих идей и их логического следствия. Новые идеи не возникают из идеологического вакуума. Они порождаются существующей идеологической структурой; они являются реакцией разума человека на идеи, разработанные его предшественниками. Однако безосновательно предполагать, что они обязаны появиться и что если бы их не породил
В этом смысле то, что ограниченность нашего знания заставляет нас называть случайностью, играет свою роль в истории. Если бы Аристотель умер в детском возрасте, то интеллектуальной истории был бы нанесён ущерб. Если бы Бисмарк умер в 1860 г., то мировые события развивались бы в ином направлении. В какой степени и с какими последствиями, никто не знает.
В стремлении исключить из истории любые ссылки на индивидов и индивидуальные события, коллективистские авторы прибегают к помощи химерической конструкции – групповому разуму или общественному разуму.
В конце XVIII – начале XIX вв. немецкие филологи начали изучать средневековую поэзию, давным-давно преданную забвению. Большая часть эпосов, извлечённых ими из древних манускриптов, была имитациями французских работ. Имена авторов – главным образом рыцарей на службе герцогов и графов – были известны. Вряд ли этими эпосами стоило гордиться. Но два эпоса были совсем иного свойства, подлинно оригинальные работы высокой литературной ценности, намного превосходящие продукцию придворных стихотворцев: «Песнь о Нибелунгах» и «Кудрун»
[41]. Первая – одна из великих книг мировой литературы и, безусловно, одна из самых выдающихся поэм, рождённых Германией до эпохи Гёте и Шиллера. Имена авторов этих шедевров не дошли до потомков. Возможно, поэты принадлежали к классу профессиональных актёров, которые не только презирались знатью, но и были ограничены в правах. Они могли быть еретиками или евреями, и духовенство стремилось заставить людей их забыть. Как бы то ни было, но филологи назвали эти две работы «народным эпосом»Опять же в Германии после наполеоновских войн
[42] обсуждалась проблема всеобъемлющей кодификации законодательства. В этом споре историческая школа юриспруденции во главе с Савиньи отрицала компетентность любого века и любых людей писать законодательство. Подобно Volksepen и Volkslieder, заявляли они, законы страны суть эманацияДоктрина Volksgeist была разработана в Германии как сознательная реакция на идеи естественного права и «не-германский» дух Великой Французской революции. Но в дальнейшем она была развита и возведена в ранг всеобъемлющей социальной доктрины французскими позитивистами, многие из которых не только придерживались принципов, проповедуемых самыми радикальными революционными лидерами, но и стремились завершить «незаконченную революцию» путём насильственного свержения капиталистического способа производства. Эмиль Дюркгейм и его школа исследовали групповой разум, как если бы он был реальным феноменом, особым фактором, мыслящим и действующим. На их взгляд не индивиды, а группы являются субъектами истории.