Теория и методология зарубежного литературоведения: учебное пособие

Первый канон грамматического толкования – «канон об определении авторской речи из языковой тотальности». Он означает, что текст можно понять только в том случае, если рассматривать его на фоне того языка, на котором он написан, т. е. в качестве индивидуального авторского варианта использования языка. В данном случае, поясним, произведение рассматривается как часть языка, который понимается как целое по отношению к произведению.

В качестве конкретной методики грамматического толкования в соответствии с данным каноном Шлейермахер рекомендует сравнение значений слов в авторском тексте с их словарным, т. е. языковым, значением.

Приведем пример применения данного канона в герменевтической практике самого Шлейермахера. Шлейермахер хотя и считал, что разрабатывает универсальную, т. е. приложимую ко всем текстам без исключения, науку понимания, в его собственных трудах единственным объектом толкования был Новый Завет. Для толкования Нового Завета Шлейермахер привлекает две «языковые области»: древнегреческий язык и арамейский (древнееврейский) язык, так как внутри Нового Завета эти два языка, пишет Шлейермахер, удивительным образом сопрягаются. Новый Завет написан на древнееврейском, но евангелисты писали и на греческом. Поэтому, чтобы проникнуть в его смысл, необходимо, как считает Шлейермахер, с одной стороны, сравнить значения слов в Новом Завете со значениями тех же слов в Ветхом Завете, а с другой стороны – с теми значениями, которые эти слова обрели при переводе на греческий. Для осуществления последнего замысла Шлейермахер использует первый перевод Библии на греческий – Септуагинту. названную так по числу переводчиков, которых, в соответствии с легендой, было семьдесят. Посредством такой двойной сравнительной процедуры Шлейермахер обнаруживает, что слова, обозначающие одни и те же понятия, имеют в Ветхом и Новом Заветах, а также в Септуагинте определенные оттенки значений. Выявив таким образом те значения, которые специфичны исключительно для слов Нового Завета, Шлейермахер высказывает романтическое предположение, что новозаветное слово преодолевает свое «ветхое» значение, обретая значение обновленное, подлинно христианское.

Второй канон грамматического толкования – канон «об определении местной значимости» значения слова. Подразумевается, что значение слова может быть понято только на фоне других слов текста, с учетом связи с ними, т. е. в контексте. Необходимость осуществления данного правила Шлейермахер обосновывает тем, что в разных контекстах слово может приобретать специфические значения. В данном случае произведение рассматривается как целое, а слово – как его часть.

Воплощая этот канон в отношении к Новому Завету, Шлейермахер использует методику анализа «параллельных мест»: он сопоставляет те фрагменты текста, в рамках которых употребляются одни и те же слова. Так выявляется специфическая семантика, которой отличается контекстное употребление слова.

Уточним методику, которую рекомендует Шлейермахер в рамках грамматического толкования. Ее образует сравнительный анализ. Подвергая толкованию Новый Завет, Шлейермахер в рамках первого канона сравнивает значения слов в Новом Завете с их прецедентным (ветхозаветным) и переводным (в Септуагинте) значениями. При этом в отношении авторского текста он рекомендует проводить такое сравнение со значением, отраженным в словаре. В рамках второго канона сравниваются значения слова, употребленного в разных контекстах.

Вторая сторона герменевтической процедуры, по Шлейермахеру, – психологическое толкование т. е. толкование произведения в качестве «факта индивидуального мышления автора» и «факта жизни автора». Его цель – реконструкция психологической личности автора, а также особенностей и содержания его мыслительной деятельности. Психологическое толкование также имеет два канона, хотя Шлейермахер в данном случае использует слово «задача».

Первая задача психологического толкования (назовем ее «собственно психологической») предполагает исследование того, в силу каких внутренних и внешних обстоятельств жизни автора возник художественный замысел. В данном случае жизнь автора рассматривается как целое, а произведение – как ее часть, как один из элементов в системе биографических проявлений авторской личности. В рамках данной задачи понимание произведения вне понимания биографических реалий жизни автора трактуется как невозможное.