Другим техническим вспомогательным средством, которым я пользовалась в некоторых случаях наряду со сновидениями и грезами, было рисование. В трех упоминаемых мною историях рисование заменило мне на некоторое время почти все другие вспомогательные приемы. Так, например, та девочка, которой снился огонь, в период, когда она была занята своим кастрационным комплексом, беспрерывно рисовала страшные человекоподобные чудовища с чрезмерно длинным подбородком, длинным носом, бесконечно длинными волосами и страшными зубами. Имя этого часто встречающегося в ее рисунках чудовища было «кусака». Его занятием было, очевидно, откусывание члена, который был изображен на его теле в разных вариантах. Содержанием целого ряда других рисунков, которые она создавала во время сеансов, сопровождая ими свои рассказы или же молча, были разнообразные существа, дети, птицы, змеи, куклы, все с бесконечно вытянутыми в длину руками, ногами, клювами и хвостами. На другом рисунке, относящемся к тому же периоду, она с быстротой молнии изобразила все то, чем она хотела бы быть: мальчика (для того, чтобы иметь член), куклу (чтобы быть самой любимой), собачку (которая была для нее представителем мужского пола) и юнгу, позаимствованного ею из фантазии, в которой она одна сопровождает в виде мальчика своего отца в кругосветном путешествии. Над всеми этими фигурами находился еще рисунок из сказки, которую она слышала, но отчасти выдумала сама: ведьма, вырывающая великану волосы. То есть опять-таки изображение кастрации, в которой она в то время обвиняла свою мать. Удивительное впечатление производила серия картин из гораздо более позднего периода, где в противоположность этому королева дает маленькой принцессе, стоящей перед ней, прекрасный цветок на длинном стебельке (очевидно, опять символ пениса).
Совсем иными были рисунки маленькой девочки, страдавшей неврозом навязчивых состояний. Она иногда сопровождала иллюстрациями рассказы о своих анальных фантазиях, которые заполняли первый этап анализа. Так, например, она нарисовала сказочную страну, где все обилием дышит, в которой люди вместо того, чтобы проесть себе дорогу через горы каши и пирогов, как они это делают в сказке, должны съедать громадныe кучи навоза. Кроме того, у меня есть целый ряд ее рисунков, которые изображают в нежнейших тонах цветы и сады и выполнены с величайшей тщательностью, чистотой и аккуратностью. Рисунки эти относятся к тому именно периоду, когда она рассказывала мне свои отвратительные анальные фантазии.
Я боюсь, что я нарисовала вам слишком идеалистическую картину взаимоотношений при детском анализе. Члены семьи охотно дают необходимые сведения; ребенок сам оказывается усердным интерпретатором сновидений, рассказывает нам свои многочисленные фантазии и предоставляет нам, кроме того, целые серии интересных рисунков, на основании которых можно сделать те или иные выводы о его бессознательных импульсах. После всего вышеизложенного, казалось бы, не совсем понятно, почему детский анализ до сих пор считается особенно трудной областью аналитической техники и почему многие аналитики заявляют, что они не знают, как приступить к лечению детей.
Ответить на это нетрудно. Все описанные мною преимущества аннулируются благодаря тому, что ребенок отказывается давать нам свободные ассоциации. Он ставит аналитика в затруднительное положение, поскольку основной прием, на котором построена собственно аналитическая техника, здесь почти совершенно неприменим. Требования, предъявляемые к взрослым пациентам, как-то: удобное лежачее положение, сознательное решение не подвергать критике приходящие ему в голову мысли, сообщать аналитику все без исключения и обнажать, таким образом, то, что скрывается под поверхностью его сознания, — находятся в явном противоречии с сущностью ребенка.
Разумеется, совершенно верно, что ребенка, которого вы привязали к себе вышеописанным образом и который испытывает потребность в вашем обществе, можно заставить сделать многое. Он согласится иногда на ваше предложение сообщить свободные ассоциации, но только на короткое время и в угоду аналитику. Полученные таким образом свободные ассоциации могут оказаться очень полезными и в случае затруднительной ситуации приносят нам иногда неожиданное объяснение. Однако они всегда имеют характер одноразового вспомогательного акта, а не прочного базиса, на который должна опираться вся аналитическая работа.
Находясь в затруднительном положении и не зная, что предпринять далее, я иногда предлагала одной маленькой девочке, которая было особенно послушна при анализе и охотно исполняла мои желания и которая при больших способностях к рисованию отличалась прекрасной зрительной памятью, «представлять какие-нибудь картины». Тогда она садилась на корточки с закрытыми глазами и прислушивалась к тому, что происходило в ней.