Теория языка: учебное пособие

В качестве объекта эксперимента М.М. Бахтин избрал три бессоюзных сложных предложения и преобразовал их в сложноподчиненные предложения, фиксируя структурные, семантические и функциональные отличия, возникшие в результате трансформации.

Печален я: со мною друга нет (Пушкин) > Печален я, так как со мною друга нет. Сразу же выяснилось, что при наличии союза инверсия, употребленная Пушкиным, становится неуместной и требуется обычный прямой – «логический» – порядок слов. В результате замены пушкинского бессоюзного предложения союзным произошли следующие стилистические изменения: обнажились и выдвинулись на первый план логические отношения, и это «ослабило эмоциональное и драматическое отношение между печалью поэта и отсутствием друга»; «роль интонации заменил теперь бездушный логический союз»; драматизация слова мимикой и жестом стала невозможна; снизилась образность речи; предложение утратило свой лаконизм и стало менее благозвучным; оно «как бы перешло в немой регистр, стало более приспособленным для чтения глазами, чем для выразительного чтения вслух».

Он засмеётся: все хохочут (Пушкин) > Достаточно ему засмеяться, как все начинают угодливо хохотать (по мнению М.М. Бахтина, эта трансформация наиболее адекватна по смыслу, хотя и слишком свободно перефразирует пушкинский текст). Динамическая драматичность пушкинской строки достигается строгим параллелизмом в построении обоих предложений, а это обеспечивает исключительную лаконичность пушкинского текста: два простых нераспространенных предложения в четыре слова с невероятной полнотой раскрывают роль Онегина в собрании чудовищ, его подавляющую авторитетность. Пушкинское бессоюзное предложение не рассказывает о событии, оно драматически разыгрывает его перед читателем. Союзная же форма подчинения превращала бы показ в рассказ.

Проснулся: пять станций убежало (Гоголь) > Когда я проснулся, то оказалось, что уже пять станций убежало назад. В результате трансформации смелое метафорическое выражение, почти олицетворение, употребленное Гоголем, становится логически неуместным. В итоге получилось вполне корректное, но сухое и бледное предложение: от гоголевской динамической драматичности, от стремительного и смелого гоголевского жеста ничего не осталось.

Примеры педагогически и методически уместного лингвистического экспериментирования можно продолжить. Так, определяя тип придаточного в предложении: «Нет ничего на свете, чего бы не сумели руки твои, что было бы им не под силу, чего бы они погнушались» (А. Фадеев), учащиеся почти не задумываясь отвечают – придаточное изъяснительное. Когда же учитель предлагает им заменить местоимение на эквивалентное ему слово или словосочетание, скажем, «такого дела» или просто «дела», то обучаемые осознают, что перед нами придаточное приместоименно-определительное. Этот пример нами взят из книги А.К. Федорова «Трудные вопросы синтаксиса» (М., 1972). Кстати, в ней немало образцов удачного использования эксперимента при обучении русскому языку. В этом отношении весьма полезна и книга проф. Н.Н. Холодова «За древними тайнами русского слова «и»» (Иваново, 1992).

По традиции, среди синонимов выделяют группу абсолютных, у которых будто бы нет ни семантических, ни стилистических отличий, например, луна и месяц. Однако экспериментальная подстановка их в один и тот же контекст: «Ракета запущена в сторону Луны (месяца)» – красноречиво свидетельствует, что синонимы функционально (а следовательно, и по смыслу) различаются (пример из книги: Гречко В.А. Лексическая синонимика современного русского литературного языка. Саратов, 1987. С. 46).

Сравним два предложения: «Оя неторопливо вернулся к своему столу» и *«Он неторопливо вернулся в Москву». Второе предложение убедительно свидетельствует, что наречие неторопливо предполагает, что действие совершается на глазах наблюдателя.

Чаще всего языковые эксперименты сводятся к различного рода трансформациям. Так, элементы содержания слова выявляются в результате преобразований синтаксических конструкций, включающих данное слово в качестве одного из компонентов. Многое дают диахронические и синхронические сопоставления слова как внутри одного языка, так и на базе разных языков. Особое место занимает методика психолингвистических экспериментов, с помощью которых исследователи проникают в глубь слова, изучают, к примеру, его эмоциональную нагрузку и коннотацию в целом. Использование лингвистического эксперимента требует от исследователя языкового чутья, эрудиции и научного опыта.