… и каааааак схватил я его, как впился в его шкуру когтями своими, как сжал всеми силами оставшимися, так он, кролик этот, дух и испустил, уши и повесил. Бросил его на землю, злобу унять пытаюсь, дыхание перевожу, и только понял – это не от злобы я кроля прибил. Вот же, еда-то, передо мной и лежит. Вот так же, орлы-то, пропитание себе да детишкам и добывают. Тут уж все, нутро задрожало, подскочил я к нему и прямо ртом в его тушку и вгрызся. С мехом, со шкурой, с кровью, все внутренности его, жру, глотаю, не разжевывая да не разбирая. Нас Отец, конечно, тоже сырым мясом кормил, но не так вот, чтоб целиком… ну, в общем, только тогда я понял, что делаю и что ем – что живое это, бьющееся сердце – и что есть мне теперь такое придется всегда. Поплохело мне сразу же, затошнило и замутило – потому что не ел долго, конечно, и вот что без разбору и что кусками и с мехом глотал, да и от осознания тоже. Рухнул на землю, вырвало меня, травы надергал, ею подтерся, ею укрылся, да тут же в поле, холодный да мокрый, уснул…”
6
Петя, бодрый и веселый после удачной и богатой на события смены, вбегает по широкой лестнице к старомодной деревянной двери невысокого здания. Он дергает за ручку, минует небольшой неосвещенный перешеек, здоровается с охранником на посту и заворачивает в левый коридор. Петя узнает этот коридор из тысячи: он слишком часто засматривался на крупные, страшные дыры в постеленном здесь вечность назад линолеуме. Вот и сейчас он как будто специально шаркает ботинками, пытаясь попасть в зияющую, кровоточащую дешевым материалом линолеумную рану, очевидно, не совместимую с его, линолеума, жизнью. Неизвестные Пете чиновники, окаймленные портретными рамками, деловито смотрят на его жестокое баловство с обеих сторон коридора, но вот последний из них остается позади, и полицейский оказывается у прикрытых дверей актового зала. Никаких речей оттуда не издается, лишь шум опускающихся стульев, а это означает, что Петя добрался на собрание как раз вовремя.
Однако кое-что здесь изменилось, и Пете потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что именно. Новая табличка? Точно. Полицейский напрягает зрение:
Если ты видишь мужчину в трико –
Значит, он любит пихать глубоко!
А ведь это что-то да означает, думает Петя. Предыдущая табличка висела тут, у актового зала группы идейных товарищей, больше двух лет, и у руководителя сообщества, Дмитрия Валентиновича, должны быть веские причины на такие радикальные изменения во внешнем убранстве самого консервативного объединения на свете.
По-прежнему оборачиваясь на табличку, Петя проходит внутрь и занимает свое привычное место – третий ряд, крайний слева. Сбросив с себя ветровку, полицейский оглядывается по сторонам на знакомые лица:
– Здорова. Здорова. Ага, вечер добрый.
Вообще, Петя горд собой. А как иначе: он принадлежит к тому редкому в наше время типу людей, которым не все равно. К персонам увлеченным и небезразличным, готовым менять общество к лучшему. К тем, наконец, у кого, помимо официальной деятельности, имеется в жизни что-то еще. У большинства, размышляет Петя, есть только работа, а вот у него, у Пети, есть еще и хобби – ну разве это не здорово? Разве это не повод для гордости?
К полицейскому присаживается Серый, его давний товарищ по РГС, который с пятнадцати лет работает сварщиком. Им, однозначно, есть что обсудить; Петя, например, в подробностях рассказывает Серому о своей сегодняшней смене, удачной и богатой на события – и так увлекается, что пропускает момент начала собрания. Дмитрий Валентинович, начав непривычно тихо, вскоре утомляется от раздающихся со всех сторон шушуканий и решает резко повысить голос. Петя и Серый, как и все остальные, тут же обращают внимание на своего немолодого и опытного лидера.
– Как вы наверняка успели заметить, я принял решение сменить табличку на входе в зал собраний. Я понимаю ваше недовольство такого рода действиями, однако могу заверить вас, что данная авантюра служит одной, крайне важной цели – и именно ее мы должны – нет, просто обязаны! – сегодня обсудить.
Серый нетерпеливо заерзал на стуле.
– К моему глубочайшему сожалению, я вынужден признать, что, несмотря на нашу предыдущую активность, гомосексуалисты, – на этом моменте Дмитрий Валентинович с трудом скрывает презрение, но все же сдерживается, чтобы, как подобает руководителю, оставаться объективным и беспристрастным, – продолжают существовать и, более того, адаптируются к новым условиям – и их отвратительная деятельность заходит на очередной виток. Наши разведчики выяснили, что на сегодняшний день гомосексуалисты – нет, педерасты! – тестируют невиданный нами ранее способ инедти… итенди… идентификации. И, как некоторые из вас уже могли догадаться, этим способом является ношение трико!